Глава первая
Откуда Жаб Жабыч взялся
Все беды и неожиданности в уездном городе N происходили от Института генетики им. Вл. Ильича Ленина.
То у них прорвет клетки, и в город выбежит десяток четырехухих кроликов. То они выведут новую породу комаров размером с ладонь, и весь город начинает бегать и сбивать их палками. То они еще как-нибудь начудят.
Их главный ученый Валерий Ив. Крюков уже много лет бился над выведением новой породы — восьминогих уток. Чтобы одной такой уткой можно было легко накормить две малогабаритные семьи.
И это именно они вывели Жаб Жабыча. Жаб Жабыч — это жаба огромных (со стиральную машину) размеров.
Как же они его вывели? Очень просто. Предложили всем окрестным ребятишкам приносить в институт головастиков. Но не обычных, размером с копейку, а самых больших, размером с гривенник или с хорошую вишню.
Когда этих головастиков набралось на целых три пруда и из них вывелись большие жабы, они из новых крупных головастиков набрали самых больших. И так далее.
И наконец, уже из головастика величиной с футбольный мяч вывелся Жаб Жабыч — такая огромная, со стиральную машину, жабища.
Мало того что эти ученые вывели Жаб Жабыча, они еще наделили его разумом. Правда, не очень большим, но все же. Как же они ухитрились сделать это? Очень просто.
Старший научный сотрудник института Д. У. Круглый записывал биотоки мозга жабы. Одновременно он снимал сигналы своего мозга, чтобы сравнить две энцефалограммы — человека и человекообразной жабы.
Он все перепутал. Сигналы, идущие с его головы, он подключил не к записывающему прибору, а к датчикам на голове Жаб Жабыча. И Жаб Жабыч считал все, что было у Круглого Д. У. в мозгах.
После этого Жаб Жабыч сбежал.
Глава вторая
Куда Жаб Жабыч делся
Никуда он не девался. Он пришел жить в один небольшой коттедж на окраине города. Там проживали некто Устиновы: папа, мама и мальчик Владик. Правда, он был такой маленький, что его можно было и не считать.
Он вошел, вернее, впрыгал в широко открытую калитку участка. Подшлепал не спеша к ничуть не удивившемуся (от растерянности) папе, который сидел на высоком крыльце с Владиком на руках, и сказал:
— Нет, вы меня и не уговаривайте. Я туда ни за что не вернусь.
Хотя никто его уговаривать и не собирался. Потом он протянул папе мокрую лапу и представился:
— Жаб Жабыч. Очень приятно.
Папа как во сне протянул в ответ свою руку и ответил:
— Очень приятно. Пал Палыч.
Сын Владик тоже протянул Жаб Жабычу руку и сказал:
— Лади.
Так они познакомились.
— Я у вас буду жить, — сказал Жаб Жабыч. — Не возражаете?
— Где? — поразился папа.
— Да хоть вот здесь. — Гость показал на пустую собачью будку. — Если вы расширите отверстие и поставите рядом пару кресел, это будет очень удобно. Я буду вам дом охранять.
— А если придут жулики, — спросил папа, — что вы будете делать?
— Я позвоню в милицию.
— Как в милицию? Значит, вам надо и телефон сюда в будку провести? — спросил папа.
— Разумеется. Как же без телефона?
Папа был просто потрясен.
— А чем вас кормить, Жаб Жабыч?
— Я непривередлив, — ответил гость. — Хитин и немного белка. Креветки, крабы, лангусты.
— Ну, хорошо, — сказал папа. — А зимой? Ведь вы же замерзнете.
— Зимой все земноводные спят, — ответил Жаб Жабыч.
Так получилось, что папа без ведома мамы, не успев оглянуться, кажется, уже брал на работу какого-то неведомого пришельца (то есть пришлепальца). Папа в ужасе поднял руки вверх и взялся за голову.
В это время юный Владик нырнул с папиных коленей и полетел головой вниз с крыльца на асфальтированную дорожку.
(Хочется сразу отметить, что Владик с детских лет славился тем, что все время падал откуда не следует и залезал туда, куда не надо.)
Скорее всего, Владик бы очень сильно разбился и поднял бы крик на весь поселок, и надо было бы приглашать врача для ремонта Владика, но тут сверкнула зеленоватая молния, и Владик был пойман на полдороге.
Это Жаб Жабыч открыл свой большой лягушачий рот и выстрелил мокрым длинным языком с клейкой массой на конце. (Таким образом лягушки языками ловят комаров.) Владик приклеился к этому языку голой попкой и поэтому был спасен.
Папа сразу понял, что Жаб Жабыча надо принимать на работу, несмотря на кажущуюся нелепость всего происходящего.
И в конце концов Жаб Жабыч был принят.
Самое удивительное, что он здорово пришелся по сердцу маме. Как оказалось, мама Лена с детства боялась мышей, а лягушек ни капельки не боялась. А такое большое, толстое и добродушное существо было просто необходимо в современном нервном доме.
С тех пор прошло несколько лет.
Глава третья
Владик вырос, а Жаб Жабыч становится Суринамычем
Ну, не очень-то он вырос. Так, подрос немного, говорить научился, но до школы ему далеко еще было. Братьев и сестер у него за это время не появилось, поэтому он сильно сдружился с Жаб Жабычем.
Он запрягал Жаб Жабыча в детскую коляску, и Жаб Жабыч нехотя, шлепая босыми лапами, катал его по двору.
А вечером папа и Жаб Жабыч сидели на двух креслах около будки Жаб Жабыча и беседовали. Причем оба курили. Папа затягивался, а Жаб Жабыч просто грыз что-то очень похожее на сигару. Он косил под английского лорда.
От Жаб Жабыча было много пользы. Взять хотя бы случай с гигантскими тараканами.
Институт генетики им. Вл. Ильича однажды вывел новую породу гигантских тараканов. Каждый таракан был размером с лапоть. И в город их выбежало штук пятьсот, самые отборные генетические экземпляры. (Большая потеря для научного коллектива.)
Через полгода их развелось несчетное количество. Они встречались на всех помойках, бегали по всем стенам вплоть до шестого этажа, залезали в автомобили.
Дети ловили их и приклеивали к ботинкам или привязывали веревками. Получались такие летние коньки.
Тараканы были необычной силы и легко катали детей. Самое главное, надо было держать ноги вместе, потому что тараканы все время норовили бежать в разные стороны, и неопытный, слабоногий конькобежец немедленно растягивался во весь рост.
А Жаб Жабыч жутко обрадовался тараканам. Когда он поймал на кухонной плите первого и съел его, он заявил:
— Наконец-то научились хорошо готовить!
Он ловко хватал тараканов своим клейким языком и с наслаждением хрустел хитиновым покровом насекомых.
* * *
Но вот однажды произошло одно совершенно неординарное событие.
Жаб Жабыч, как всегда, сидел на одном из кресел возле своей (в прошлом собачьей) будки и читал газету. Вдруг он замер, буквально застыл с разинутым ртом и сидел так минуту ровно.
— Что это с ним? — спросила мама.
— Прочел что-то нехорошее, — ответил папа. — Он всегда так: когда встречает какую-нибудь жуть, сразу отключает мозги на какой-то период. Не хочет этого знать.
Мама взяла из рук замершего Жаб Жабыча газету и прочла:
«Институт генетики им. Вл. Ильича Ленина разыскивает пропавший экземпляр гигантской жабы, необходимый для исследовательских работ. Эту жабу видели в окрестностях города. Нашедшего просят звонить по указанному телефону. Его ожидает вознаграждение».
— Что это? — сказала мама. — Нашего Жаб Жабыча могут у нас забрать?
— Очень даже могут, — сказал папа.
— А почему?
— Да потому, что они его вывели. Это их собственность.
— Что значит собственность?! — поразилась мама. — В какое время они живут?
— В самое генетическое. Они кого хотят, того и выводят. И никто не может им это запретить.
— И что же, ты отдашь им нашего любимца, нашу жабоняню?
А Владик прижался к застывшему Жаб Жабычу и стал целовать его в мокрую морду.
— Ни за что! — ответил папа. — Мы его спрячем.
— Где?
— Ни «где», а «под чем»?
— Под чем?
— Под новым обликом.
— Под каким таким новым обликом? — спросила мама.
— Под обликом суринамской пипы.
— Что это еще за цаца такая?
— Не цаца, а пипа. Это такая гигантская жаба, которая водится в Суринаме, в Африке. Мы скажем, что это подарок.
— От кого подарок? — удивилась мама.
— От мистера Зимбабве Ту-ту, твоего родственника из Суринама. Твоего двоюродного дедушки.
И хотя у мамы не было никакого двоюродного дедушки Зимбабве Ту-ту в Африке, а Суринам находится вовсе не в Африке, мама согласилась.
Когда Жаб Жабыч пришел в себя после короткого замыкания в мозгах, ему объяснили, что он уже не Жаб Жабыч, а Суринамыч. И что в присутствии посторонних людей он не должен ничего говорить, а только квакать. И нельзя ему квакать ничего лишнего, а то его опять заберут в институт генетики и будут долго изучать.
— Как изучать? — спросил Жаб Жабыч (теперь Суринамыч).
— Мало ли как, — ответил папа. — Препарировать.
После этих слов Суринамыч снова замер на полчаса, а то и на час.
Но в конце концов все разрешилось. Все успокоились. Только надо было узнать, какого цвета бывают суринамские пипы. И если они красные или желтые, Жаб Жабыча надо было бы срочно перекрасить.
Выяснилось, что суринамские пипы черного цвета. И целую неделю Жаб Жабычу добавляли в пищу венгерскую морилку для мебели. Потому что именно таким образом один папин знакомый водопроводчик поменял цвет кожи и превратился в негра.
Бедному Жаб Жабычу к каждой еде давали стаканчик морилки, а он глубоко возмущался:
— И я должен это пить!
Папа его урезонивал:
— Люди за эту гадость деньги платят, а тебе бесплатно дают. Пей, и все тут.
Жаб Жабыч ругался и пил. Пил и ругался.
Но зато Жаб Жабыч почернел, и никакой институт генетики ему теперь страшен не был.
Глава четвертая
Жаб Жабыч становится великим исполнителем суринамских песен
Имя Суринамыч как-то не прилипло к Жаб Жабычу. Он был слишком мудр и солиден для того, чтобы его звали только по отчеству: Михалыч, Степаныч или там Капитоныч. Он снова стал Жаб Жабычем.
Но, несмотря на свою солидность и важность, он часто поступал совсем несолидно и нелепо. И вот новая неожиданность — Жаб Жабыч запел. То ли весна в нем какие-то таланты разбудила, то ли сам по себе у него талант проснулся, только Жаб Жабыч начал удивительно громко квакать, кукарекать и блеять по вечерам.
Как только чуть-чуть падала сырость и звуки становились пронзительней и звонче, Жаб Жабыч садился около маленького прудика, выкопанного для него папой, и заводил свою невыносимую дальнобойную песню. Главные слова в этой песне были «ква-ква» и «тыртыр»!
В ответ на эту призывную песню во всех окружающих домах закрывались окна, включались магнитофоны и в форточки вылетали ругательства.
Сколько Жаб Жабыча ни уговаривали петь вполголоса или петь в подушку, он никак не желал расставаться с возможностью петь для народа и для окружающей среды.
Однажды пришел строгий участковый милиционер по фамилии Иван Пистолетов. Он вызвал папу и сказал:
— На вас пришло заявление.
— Какое такое заявление? — удивился папа.
— Что вы содержите неизвестное науке животное и его мучаете.
— Мы его мучаем? — спросил папа. — Там нет ошибки?
— Ну да, вы, а кто же? Чего же оно кричит у вас по вечерам, как будто его режут?
Папа пригласил Жаб Жабыча для разговора. Жаб Жабыч неохотно вылез из будки и протянул участковому лапу.
— Здравствуйте. Жаб Жабыч.
Милиционер лапу не взял. Он приложил руку к козырьку, с удивлением взирая на мокрое чудовище.
— Приветствую вас.
— Разве похоже, что мы его мучаем? — спросил папа.
— А чего же он так у вас кричит?
— Он не кричит, он поет и заливается, — ответил папа.
— Да, я заливаюсь, — подтвердил Жаб Жабыч.
— И потом, почему вы решили, что это неизвестное животное. Очень даже известное. Это гигантская жаба, суринамская пипа из Суринама, из Африки.
«Вот бы и кукарекала она себе в Суринаме, — подумал про себя участковый. — Привозят черт-те кого черт-те откуда, а ты здесь разбирайся!»
Но папа его успокоил:
— Ничего, мы примем меры: или противогаз ему приобретем, или научим на балалайке играть.
— Это правильно, — согласился участковый. — Мы тогда сможем принять его в наш ансамбль милицейской песни. Кстати, а есть у вас документы на эту пипу? Прививки вы ему делали?
— Пипам прививки не делают, — убежденно сказал Жаб Жабыч. — Пипы — это не собаки. Они не кусаются.
— А документы все-таки нужны, — сказал Пистолетов. — Прошу вас о них побеспокоиться.
Папа уверил его, что все будет в порядке. Что документы будут.
Он твердо решил сделать ксерокопию страницы про суринамских пип из книги знаменитого изучателя животных Альфреда Брема.
Когда участковый Иван Пистолетов ушел, мама спросила у папы:
— А почему это мы будем учить Жаб Жабыча на балалайке, когда у нас пианино есть?
— Да потому, что у всех жаб только четыре пальца на передних лапах, — ответил папа. — А на балалайке вообще можно вилкой играть.
Таким образом Жаб Жабыч был спасен от долгих занятий музыкой.
Глава пятая
Занятия музыкой и плаванием
С тех пор как Жаб Жабычу купили балалайку, жизнь снова на какое-то время наладилась. Жаб Жабыч с утра до вечера бренчал на ней что-то несусветное. Непонятно было, что это: набор бренчаний и тырканий или какая-то великолепная лягушачья симфония Опус Номер Пятый — Прелюды для балалайки с кваканьем.
Участковый милиционер Пистолетов пришел, послушал и сказал, что до уровня милицейского ансамбля он не дотягивает. Но больше документов и справок о прививке не спрашивал.
Владик начал дрессировать Жаб Жабыча на сторожевую собаку.
Все время кричал:
— Голос!
— Дай лапу!
— Чужой!
— Барьер!
Эту команду Жаб Жабыч меньше всего любил. Он был несколько ленивоват. Зато он любил команду «Подай!». Особенно если предмет, который Владик бросал, был недалеко. Жаб Жабыч тогда выстреливал языком в мячик или там в пластмассовую игрушку и мигом подавал ее своему дрессировщику.
Потом Владик стал готовить с Жаб Жабычем цирковые номера. Он засовывал Жаб Жабычу голову в пасть, ездил на нем верхом. Пытался заставить его прыгать через горящее кольцо.
Голову его Жаб Жабыч в пасть принимал, а при виде горящего кольца замирал минут на сорок. Его можно было перекатывать с места на место, поливать водой — он ничего не ощущал, так он боялся огня.
Тем временем пришло лето. Сначала так, слегка весна. Потом всякие цветочки-одуванчики. Потом как грянула жара! Такая жаркая жара, что всех немедленно потянуло на воду.
Жаб Жабыч все время сидел в своем маленьком прудике, тараща одни глаза из воды. А восьмилетний Владик все время бегал с соседним Витькой на речку.
Однажды они уговорили пойти с ними купаться Жаб Жабыча. Они погрузили его в садовую тележку и с грохотом потащили к реке.
Там, конечно, все обрадовались Жаб Жабычу.
— Ой, какое чучело! Можно с ним сфотографироваться?
— Ой, он не кусается? Можно его потрогать?
— А пусть он покатает нашего мальчика.
То есть было не до купания. А один фотограф, местный мастер пляжных композиций, вообще положил на Жаб Жабыча глаз.
— Дайте мне его напрокат. Я вам буду процент отчислять.
Ему отказали, но он все время приставал к Владику:
— Поймите, молодой человек, у вас эта лягушка бесполезная, а у меня она будет доход приносить.
Владик и Витя ни за что не соглашались сдавать Жаб Жабыча. Но фотограф по фамилии Стенькин все приставал:
— Давайте я его у вас куплю.
— Поймите, — сказал Владик. — Он для нас как родственник, как дядя или тетя. Смогли бы вы продать своего дядю?
Фотограф подумал секунду и сказал:
— Смог бы.
— А вот мы не можем.
Пришлось сбежать. А противный соседский подросток Толик Кукареков весь этот разговор слышал.
С этих пор дети с Жаб Жабычем ходили купаться только ночью и вместе с папой.
Они приходили на речку с фонариками, разводили маленький костер, пекли картошку и радовались, потому что никого вокруг не было.
Ребята поднимали в воде жуткий шум. Это огорчало Жаб Жабыча. Однажды он сказал:
— Послушайте, как вы прыгаете в воду! Бухаетесь, как бревна, или шлепаетесь, как табуретки. Вот вы все закройте глаза и послушайте: услышите, как я нырну, или нет?
Все закрыли глаза. Жаб Жабыч подошел к крутому берегу и, не торопясь, повалился вниз. Вышло отлично: он вошел в воду, как огромная капля масла, без малейшего шума.
— Ну и что? — закричал соседский Витька Верхотурцев. — Я тоже так могу!
— Ну, давай!
Витька подошел к берегу, прицелился и сиганул. Ничего не вышло, он такой плеск-треск поднял, что за три километра было слышно.
Сколько ни прыгали все остальные, бесшумность ни у кого не получалась.
— Если вы так будете шуметь, вы ни одного водяного таракана не поймаете, ни одной личинки.
Ребята и папа после таких слов огорчились. Но Жаб Жабыч их успокоил:
— Ладно, я вас научу! И нырять научу, и под водой научу быстро плавать.
Он стал проводить с ребятами уроки плавания и ныряния. В дальнейшем это им пригодилось.
Глава шестая
Жаб Жабыч исчез
А противный подросток Толик Кукареков задумал плохое дело. Он задумал продать Жаб Жабыча фотографу Стенькину. И он выбирал удобное время.
У него был старый электромотороллер, переделанный из пылесоса, и он на нем все время ездил вокруг дома Устиновых. Он все высматривал и все запоминал.
Когда Павел Павлович уходит на работу. Когда мама Лена провожает сына Владика в школу. Когда она уходит на работу сама. И наконец, в какое время Жаб Жабыч вылезает из своей телефонизированной будки и начинает ухаживать за цветами.
Когда он все это запомнил, он приехал к фотографу Стенькину и сказал:
— Если я вам привезу эту говорящую жабу, сколько вы мне заплатите?
— А сколько ты хочешь?
— Я хочу процент.
— Сколько процентов? — спросил фотограф.
— Десять процентов с каждого снимка.
— Не много ли?
— В самый раз.
— А ну как эта лягушка заявит в милицию, что мы ее украли? — спросил Стенькин. — Ведь она умеет говорить.
— А мы на нее намордник наденем из капроновой лески, — предложил Толик. — Не разговорится.
— А чем ее кормить? — спросил фотограф.
— Она — как поросенок, все ест, — соврал Кукареков.
— А где ее держать?
— У вас же есть пляжный сарайчик для треног и стенда с фотографиями. Где вы Ельцина с Черномырдиным держите.
— Какого Ельцина с Черномырдиным?
— Ну таких, с которыми все фотографируются.
— Ах, да! — вспомнил фотограф. — Только с ними никто фотографироваться не хочет. Я президента Клинтона завел.
— Вот там и держите, где Клинтона держите.
— По рукам, — согласился фотограф Стенькин.
И судьба Жаб Жабыча была решена.
Фотограф Стенькин отгородил в своем пляжном домике место, как для поросенка, и показал Толику.
После этого подросток Кукареков поехал за Жаб Жабычем. Он подъехал к калитке Устиновых и сказал Жаб Жабычу:
— Хотите, я вас покатаю?
Жаб Жабыч вовсе не хотел кататься, но не хотел обижать подростка. Он ответил:
— Совсем не хочу. Но если надо…
— Очень надо, — сказал подросток.
Тогда Жаб Жабыч вышлепал из калитки и забрался к нему на заднее сиденье. Толик рванул с места, и они умчались на другой конец города — на летний городской пляж.
Жаб Жабыч пытался запомнить дорогу: вот это зелененький домик. А это двухэтажненький. А это опять зелененький.
Но скоро он запутался и плюнул. Прямо на голову Толика.
«Плюйся, плюйся! — думал Кукареков. — Теперь ты мне будешь пользу приносить».
Скоро они приехали.
— Слезай! — приказал Толик.
— Здравствуйте, — сказал фотограф Стенькин. — Мы давно вас ждем. Проходите, гостем будете.
Жаб Жабыч втиснулся в сарайчик.
— Все, — сказал Стенькин, закрывая сарай на замок. — Подождите, скоро мы придем.
Он отвел Толика в сторону и сказал:
— Ведь его начнут искать.
— Пусть ищут. Он месяц здесь посидит. Все про него и забудут.
— Целый месяц его бесплатно кормить?
— Зато потом он даст доход.
— Потом зима начнется.
— А вы берите его на юг, в Крым. Там всегда лето. Вернетесь миллионером.
Фотограф Стенькин уже не рад был, что ввязался в сомнительный бизнес с этой большой лягушкой. Но Толик уверенно навязывал ему Жаб Жабыча.
Глава седьмая
Жаб Жабыч нашёлся
Когда Владик вернулся домой из школы и увидел, что Жаб Жабыча нет дома, он поднял жуткий крик.
Он позвонил маме на работу, он позвонил папе на работу, он позвонил всем друзьям из класса. И скоро заработал целый спасательный штаб.
Папа первым делом пошел в милицию к инспектору лейтенанту Пистолетову и, запыхавшись, сказал:
— Что делать, гражданин начальник? Жаб Жабыч пропал. Наверное, его украли.
— Как что делать? — ответил инспектор. — Надо дать объявление в газету: «Так, мол, и так, пропал Суринамский Пип. Особые приметы: похож на огромный рюкзак с глазами. Нашедшего ожидает премия».
— Объявление нельзя, — сказал папа. — Его могут опять в институт забрать.
— В какой такой институт? — насторожился Иван Пистолетов.
— А в котором он учился, — поправился папа. — Он же у нас студент. А сейчас он бросил. Текучка заела.
«Ну и времена пошли, — подумал инспектор, — жабы учиться начали. А я никак в юридический техникум не поступлю. Меня тоже текучка заела».
И он строго сказал папе:
— Когда ваш Пип Пипыч найдется, обязательно оформите на него документы. Если он возобновит учебу, пусть ему выпишут студенческий билет.
Так что папа вышел из милиции ни с чем. Зато одноклассники Владика Люба Кукарекова, Женя Попов, его брат Федя Попов и особенно раскованный Леня Коблиц работали как профессиональные сыщики.
Первым делом они опросили всех соседей: не видел ли кто-нибудь чего-нибудь подозрительного. Многие видели подозрительного Толика Кукарекова. Его всегда все подозревали, больно он был жуликоватый. Видели, как он кого-то катал.
Ребята вышли на Толика и спросили:
— Ты не брал Жаб Жабыча?
— И не думал. Не знаю я никакого Жаб Жабыча.
— А почему у тебя спина в клею? Почему у тебя волосы склеены?
— Потому что я расклейщика афиш чуть не сбил. А он меня догнал.
Тут возник соседский мальчик — друг Витя Верхотурцев — и закричал:
— Врет он все! Я сам видел, как он вез Жаб Жабыча на мотороллере. Признавайся, куда ты его отвез?
— Откуда ты знаешь? — завозмущался Толик. — Ты же в это время должен быть в школе.
— А я диктант прогуливал! — ответил Витя.
— Молодец, — сказали ребята.
Они схватили Толика за руки-ноги, связали и занесли на участок к Владику, и Люба Кукарекова, его собственная сестра, сказала:
— Сейчас мы тебя пытать будем.
— А как? — поинтересовался Толик.
— Очень просто, — ответила Люба. — Мы будем твой мотороллер молотком на кусочки разбирать.
Она очень хорошо знала своего полупреступного брата. Мотороллер прикатили, и Толик сразу сломался:
— Я все скажу, я все скажу! Это все фотограф Стенькин, это он меня подучил.
— Где он сейчас?
— Кто?
— Жаб Жабыч, вот кто!
— На городском пляже у фотографа в сарайчике.
— Ребята, — сказала Люба Кукарекова, — вы пока его не отпускайте, а я на пляж съезжу. Я вам Жаб Жабыча привезу.
Вот как странно в жизни получается: у полупреступного брата была совсем не преступная, а даже очень отличная сестра.
Она села на пылесосный мотороллер и мигом приехала на городской пляж. Там она нашла сарайчик фотографа Стенькина, достала из-под сиденья инструмент и открыла дверцу сарая. На ее радость, на свет божий из темноты выковылял Жаб Жабыч. Люба так обрадовалась ему, что даже поцеловала его в противную мокрую морду.
— Садись, Жаб Жабыч, поехали.
— Куда? — спросил Жаб Жабыч.
— Домой, к Владику.
— Едем! — сказал Жаб Жабыч.
Он уселся на сиденье, и они огородами и закоулками через окраины города вернулись к коттеджу Устиновых.
Когда они приехали к ребятам, Владик спросил Жаб Жабыча:
— Слушай, ты ведь такой крепкий жаб, ты что, не мог разломать этот дурацкий сарайчик?
— Мог, — ответил Жаб Жабыч.
— Так что же ты не разломал?
— Они мне сказали: «Сиди тихо, не высовывайся. Война началась с Америкой. Все в сараях сидят». Я и поверил.
Глава восьмая
Документы Жаб Жабыча
После похитительной истории с Жаб Жабычем папа решил Жаб Жабыча легализовать — получить для него гражданство: паспорт там, или свидетельство о рождении, или еще что.
Он взял Жаб Жабыча, Владика и маму и поехал на машине вместе с ними в милицию, в паспортный стол. Там он разыскал инспектора Ивана Пистолетова и сказал:
— Я вам Жаб Жабыча привез. Будем ему делать документы. Паспорт, например.
— Вы что, совсем? — удивился инспектор. — Это же животное. У них паспортов не бывает.
— В наше время даже у собак паспорта бывают, — ответил папа. — А наш Жаб Жабыч ничем не хуже собаки. Помогите.
— Ничего не знаю, — сказал Пистолетов. — И помогать не буду. Лягушка с паспортом — таких случаев история не знает.
Тут мама рассердилась:
— Вы кто — человек или милиционер?
— По вторникам и пятницам с четырех до семи я — милиционер.
Папа и мама посмотрели на часы. Был вторник, пять часов, самое милиционерское время.
— Вы люди хорошие, — мирно продолжил инспектор, — не пьяницы какие-нибудь. Я не против вас, но у нас, к сожалению, все решает закон. Идите к начальнику, пусть он думает.
Папа посмотрел вокруг на таблички и увидел такую:
НАЧАЛЬНИК ОТДЕЛЕНИЯ МИЛИЦИИ Т. Т. БРОНЕЖИЛЕТОВ
— Что значит ТТ? — спросил папа у инспектора.
— Пистолет такой, — ответил инспектор. — Есть «ТТ», есть браунинг.
— Я не про оружие, — сказал папа. — Я про то, как его зовут. — Папа показал на табличку.
— Трофим Трофимович.
— Спасибо.
Папа зашел к начальнику один и что-то долго там говорил. Потом он высунулся в коридор и сказал Жаб Жабычу:
— Заходите.
Жаб Жабыч с трудом пролез в узкую милицейскую дверь и долго потом расправлялся по горизонтали. Начальник сказал:
— Здравствуйте. Вы и в самом деле умеете разговаривать?
— Далеко не на все темы, — ответил Жаб Жабыч.
— Какие же темы вы предпочитаете? — спросил милицейский командир.
— Я люблю поговорить о съедобности насекомых. Особенно чешуйчатокрылых.
— Захватывающая тема, — сказал начальник. — Но какая-то не сразу милицейская.
И он быстро перешел к главному делу:
— У вас есть какие-нибудь документы?
Жаб Жабыч посмотрел на папу:
— Пал Палыч советовал мне сказать, что все они потеряны.
— Вот так и говорите.
— Все они потеряны. Наверное, поэтому я их никогда не видел.
— Да, трудный случай, — сказал командир Бронежилетов. — Будем думать, чем помочь.
Он прошелся по своему небольшому кабинету твердой милицейской походкой и сказал:
— Вот что, найдите хоть какую-нибудь бумагу. Ну хотя бы таможенную декларацию, что за вами следует груз. Или чье-нибудь старое свидетельство о рождении. И приходите. Да, принесите две фотографии, заявление о выдаче паспорта и продумайте вопрос о национальности.
Домой папа ехал ликующим.
— Все, уладим дело! Давно не видел таких прогрессивных представителей милиции. Он нам поможет. И фамилия у него такая интеллигентная — Бронежилетов. А говорят, что в милиции работают непробиваемые люди.
Глава девятая
Сложности с документами
Дома возникли неожиданности. В заявлении надо было указать возраст. Долго думали, сколько же Жаб Жабычу лет. По умственному развитию он мог сойти за пенсионера, а по пухлости облика тянул на тридцать. Остановились на тридцати пяти.
Возникли осложнения с фамилией.
Папа предложил:
— Есть хорошая фамилия — Жабс. Жаб Жабыч Жабс.
— Нет, нельзя, — не согласился Жаб Жабыч. — Могут подумать, что я еврей.
— Чего же ты хочешь?
— Мне бы чего-нибудь круглое.
— Мячиков? — предложил Владик.
— Нет.
— Почему?
— В середине пустое.
— Батонов? — сказал папа.
— Слишком легковесное.
— Бубликов? — решила мама.
— Тоже нет. Очень дырчатое.
— Скороваркин!
— Сковородкин! — посыпались предложения.
— Это то, что надо. И круглое, и тяжелое.
— Так что же, Скороваркин или Сковородкин? — спросил папа.
Остановились на Сковородкине.
Местом рождения выбрали Суринам. Национальность — пип. Нашли и таможенную декларацию «За мной следует груз». Это стало чем-то вроде метрики.
Быстро сделали фотографию три на четыре (Жаб Жабыч еле-еле в нее уместился) и снова поехали в милицию. Поехали папа и Жаб Жабыч.
Начальник Бронежилетов слово свое сдержал. Но он сказал:
— Вы понимаете, что каждый чистый паспорт на учете. Все они под номерами. И чистых паспортов у меня нет. Я могу вам предложить только испорченный.
— Как так испорченный? — заволновался Жаб Жабыч. — Что, с дырками?
— Без дырок. Но уже с фамилией. Вот смотрите: например в этом паспорте надо было написать фамилию Стенькин, а паспортистка ошиблась. Она написала Стелькин. Хотите паспорт с такой фамилией?
— Нет, — сказал Жаб Жабыч.
— А других фамилий у вас нет? — спросил папа.
— Есть. Есть паспорт с фамилией Ювсупов.
— Чем плохая фамилия? — удивился папа.
— Не знаю, но хозяин обиделся, зачем лишнее «в» вписали.
— Эта фамилия для черепах хороша, — сказал просвещенный Жаб Жабыч. — Чем-то с супом связана.
— А есть красивые фамилии? — спросил папа. — Например Милославский или Шереметьев?
— Есть еще фамилия Голицын.
— Чем она плоха?
— Она с двумя «ц» написана.
— Это серьезная ошибка, — согласился папа. — И что, больше ничего нет?
— Есть. Еще одна фамилия, совсем последняя — Цыпленок.
— А чем Цыпленок-то не годится? — удивился папа.
— Тем, что паспортистка приписала к нему «жареный». Берите, если хотите.
Остановились на Голиццыне с двумя «ц». Правда, Жаб Жабыч настоял, чтобы фамилия была сдвоенная: Голиццын-Сковородкин.
После этого начальник торжественно вклеил фотографию Жаб Жабыча, написал место рождения — «Суринам», национальность «пип», расписался и вручил документ счастливому Жаб Жабычу.
Жаб Жабыч не знал, куда деть паспорт. Карманов у него не было, а держать во рту — паспорт расклеится.
Когда они вернулись, мама быстро нашла выход. Она сшила Жаб Жабычу жилетку из парусины и купила летнюю кепочку с карманчиками по бокам.
Теперь он мог носить там не только паспорт, но еще и ключ от квартиры.
Глава десятая
Жаб Жабыч собирается в спячку
Постепенно наступала холодная осень. Жаб Жабыч становился все вялее и вялее. Его все труднее было вытащить из будки. Практически его приходилось вытряхивать и выкатывать.
Как-то раз в один из последних солнечных дней Жаб Жабыч сказал Владику:
— Я все-таки земноводный. А земноводные зимой спят. Меня пора упаковывать.
— Как? — спросил Владик.
— Очень просто. Твои папа и мама меня уже укладывали. Меня надо положить в коробку из-под телевизора и пересыпать опилками, а весной разбудить, чтоб я не видел этого кошмара.
— Какого кошмара? — удивился мальчик.
— Ну, снега там. Всякой метели.
— Жаб Жабыч, а откуда ты знаешь, что снег и метели — это кошмар? Ты же их никогда не видел.
— А откуда ты знаешь, что тараканы несъедобные? — спросил Жаб Жабыч. — Ты же их никогда не пробовал.
— Это врожденное, — ответил Владик.
— Вот и у меня врожденное!
Раз так, стали готовить Жаб Жабыча к упаковке. Нашли ящик из-под телевизора. Засыпали в него опилки и стружки всякие. И стали ждать первых морозов.
Но тут вдруг все резко изменилось. Однажды Жаб Жабыч заявил:
— Скоро мы будем прощаться. Я улетаю на юг.
— Как на юг?! — поразился Владик. — Разве жабы на зиму улетают?
— А я не в стае, — ответил Жаб Жабыч. — Я в самолете. Мы летим с фотографом Стенькиным зарабатывать первоначальный капитал.
— С каким Стенькиным? — спросил потрясенный папа.
— С фотографом. С моим другом. У которого я жил в сарае.
Оказывается, пока папа с мамой были на работе, а Владик стремился к знаниям в школе, к их дому постоянно приходил блудливоватый фотограф Стенькин и уговаривал Жаб Жабыча лететь с ним на юг, работать фотомоделью на пляжах.
— Мы поработаем годик. Зато домой вернемся на двух «мерседесах». На юге тепло, девушки в купальниках.
Девушки в купальниках Жаб Жабыча не интересовали, а вот «мерседес» его заинтересовал. Он давно хотел сделать Владику какой-нибудь подарок.
Теперь у Жаб Жабыча был паспорт, и ему смело можно было покупать билет на самолет.
— А как же мы? — спросила расстроенная мама.
— Я скоро вернусь, — успокоил Жаб Жабыч Голиццын-Сковородкин. — Я приеду гордым и богатым.
Теперь это уже был не тот скромный Жаб Жабыч, который сбежал из института генетики и всего боялся, теперь это была важная птица, практически князь. Фамилия Голиццын обязывала.
Как его ни уговаривали, в субботу утром он собрал свои вещи — жилетку и кепочку, взял свои документы — паспорт и таможенную декларацию «За мной следует груз» — и взгромоздился на заднее сиденье подъехавшего такси. Бедный Владик от такой картины жутко расстроился и чуть-чуть не заплакал. А мама поцеловала Жаб Жабыча в мокрую морду и сказала:
— Возвращайся. Мы всегда тебя ждем.
Без Жаб Жабыча Владику было скучно. Когда он приходил из школы, никто его не встречал. Никто его не обнимал мокрыми руками. Никого он не дрессировал, ни на ком верхом не катался. Жизнь просто опустела.
Владик приставал к родителям:
— Родите мне братика.
— Родите мне братика. Или купите духовой пистолет.
И братика ему не родили, и пистолета не купили — жизнь не удалась. Вся надежда была на весну, на возвращение князя Голиццына-Сковородкина, в просторечии Жаб Жабыча.
Владик ждал весны, как соловей лета.
И вот дни начали длиннеть, ночи уменьшаться. Учителя стали улыбчивыми и нарядными. И в это самое зимне-весеннее время из Крыма из города Ялты пришло письмо.
Глава одиннадцатая
Письмо из города Ялты
Письмо было написано на дохленькой бумажке синей ученической ручкой. Писал не сам Жаб Жабыч, а мальчик, у родителей которого снимал комнату фотограф Стенькин.
«Здравствуйте, мои друзья и знакомые!
Живу я хорошо в солнечном городе Ялте. Правда, он совсем не солнечный, потому что все время идет снег.
В солнечные дни мы с моим другом работаем на пляже, а когда идет дождь, начинается война и все тогда живут в сараях. Мы живем в разных сараях. Мой сарай лучше, потому что он деревянный.
У нас очень хорошая хозяйка. Очень остроумная. Когда идет мимо меня, она всегда так смешно говорит: «Видеть не могу это чучело!» Хотя меня видно за километр.
Кормят меня хорошо, но невкусно. Мой друг приносит мне из ресторана крабовые очистки. Я немного похудел. Но мой друг меня успокаивает. Он говорит, что похудеть — это поправиться наоборот.
Я дружу с мальчиком Вовой, который сейчас пишет это письмо. Мы с ним ходим купаться по ночам, если тепло. Вова ловит для меня креветок. Это такие вкусные морские тараканы. Они меня очень поддерживают.
На пляже все меня любят, особенно дети. Все со мной фотографируются. Мой друг говорит, что лет за десять я насобираю денег на автомобиль и вернусь к вам на своей машине.
Еще он хочет, чтобы я был не только фотомоделью, но и осликомоделью. Он хочет меня запрягать в тележку, чтобы я катал детей.
Я посылаю тебе свою фотографию вместе с Вовой и с нетерпением жду, когда пройдет десять лет. Вы тоже меня ждите и не забывайте. Я без вас очень скучаю. Иногда даже плакаю».
На фотографии был заснят грустный Жаб Жабыч в обнимку с толстым, добродушным мальчиком. Мальчик был в шортах, коротких сапожках и синей куртке. На Жаб Жабыче почему-то была надета большая женская шляпа.
На обратной стороне фотографии имелась надпись:
«Ваш Жаб Жабыч очень хороший. Приезжайте к нему в родительский день. Вова Новиков».
На конверте был очень простой адрес: «Ялта, ул. Школьная, дом 1».
Владик прочитал письмо и немедленно позвал для совещания ближайших друзей — Витю Верхотурцева и Любу Кукарекову. Они тоже прочитали послание.
— Что будем делать? — спросил Владик. Пока Витя Верхотурцев напряженно думал, пытаясь найти ошибку в слове «плакаю», Люба Кукарекова с ходу произнесла:
— Надо ехать в Ялту.
— Как? — поразился Владик. — Кто ж нам разрешит?
— Никто не разрешит, — ответила Люба. — Мы и не будем спрашивать разрешения.
— А на чем ехать? — спросил Владик.
— На чем угодно, — ответила Люба. — На поезде, на самолете, на пылесосном мотороллере.
— Но мы еще маленькие, — сказал Владик. — Пропадем.
— Это тебе так кажется, что мы маленькие, — заметила Люба. — Если втроем поедем, не пропадем.
Люба Кукарекова никогда не теряла ни минуты ни в гостях, ни дома. Не успели ребята оглянуться, как они уже считали свои капиталы и прикидывали свои продуктовые и рюкзаковые возможности.
С рюкзаками все было в порядке, у каждого имелся свой. С деньгами было хуже. С трудом набрали на один детский билет до Симферополя.
Тогда Любой было принято героическо-историческое решение двигаться автостопом.
— Это как? — спросил заинтеллигентенный Владик.
— А так. Останавливаем грузовик и залезаем в кабину. Шофер только счастлив: ему одному скучно. Мой папа всегда людей подбрасывает.
— Когда поедем? — спросил настороженный Витя Верхотурцев.
— Завтра, — ответила ему решительная Люба.
Глава двенадцатая
Бедные родители
На другой день трое родителей, вернувшись домой с работы, нашли на кухонном столе одинаковые записки:
«Папа и мама, не беспокойтесь. Мы уехали в Ялту выручать Жаб Жабыча. Владик, Витя, Люба».
Реакции родителей были разными. Владикины папа с мамой долго ошарашенно молчали. Потом мама горестно сказала:
— Я всегда считала, что земноводные до добра не доведут.
— При чем тут земноводные? — сказал папа. — Это не земноводные, это человекообразные!
Он дал маме прочитать письмо мальчика из Ялты. Из этого письма во весь рост вставала неприятная фигура жуликоватого человекообразного фотографа Стенькина.
Мама Вити Верхотурцева заплакала:
— Ой, если он найдется, я ему и пистолет куплю духовой, и мотоцикл заводной, и жевательной резинки целый килограмм.
Папа Верхотурцев твердо принял противоположное решение:
— Если он найдется, я его выдеру!
В семье у Вити был очень широкий воспитательный диапазон. На любой вкус.
Мама Любы Кукарековой вызвала сына Толика Кукарекова и спросила:
— Кто этот Жаб Жабыч?
По своей привычке на всякий случай врать Толик ответил:
— Не знаю.
Опытная мама Нина Сергеевна дала ему подзатыльник, и он сразу сказал правду:
— Это такая большая говорящая лягушка, которая жила у Устиновых. Ее фотограф Стенькин украл.
Даже говоря чистую правду, Толик Кукареков не умел говорить чистую правду. Он не сказал о том, что они крали Жаб Жабыча вместе. Потому что идея ехать в Ялту зарабатывать миллионы принадлежала именно ему, Толику.
Короче, ровно через полчаса все родители встретились в кабинете у инспектора Пистолетова.
— У нас пропали дети. Вот, посмотрите это письмо.
Они показали письмо от Жаб Жабыча, пришедшее из холодного солнечного Крыма.
— А где конверт с адресом? — спросил инспектор.
Конверта не было. Очевидно, конверт ребята взяли с собой.
— Что вы можете предложить? — наседали родители.
— А что я могу предложить? — сказал отважный Пистолетов. — Командируйте меня в Ялту!
Родители переглянулись.
— Какой вы хитрый! — сказал папа Вити Верхотурцева. — В Ялту я и сам могу поехать.
— Вот и поезжайте, — согласился инспектор.
— А если там мафия? — передумал Верхотурцев-папа.
— Тогда командируйте меня.
Пришлось на это согласиться. Конечно, в Ялте больше пользы будет от тренированного милицейского инспектора с пистолетом, чем от неспортивного родителя Верхотурцева с его ремнем.
В этот же вечер командированный Иван Пистолетов вылетел в Крым, имея в кармане фотографии троих детей в разных видах и одну фотографию Жаб Жабыча в фас, которую ему выдали в паспортном столе милиции.
Глава тринадцатая
Автостопом по европам
Три наших мушкетера, а вернее, два мушкетера и одна госпожа Бонасье повышенной активности при помощи разных автобусов и маршрутных такси сумели-таки выбраться на Симферопольское шоссе.
Они начали голосовать. Первой к ним подъехала роскошная иномарка: то ли «Вольво», то ли «Мерс», то ли «Зил-112».
— Садимся! — радостно закричал Владик Устинов.
— Ни за что! — осадила его Кукарекова Люба. — Ошибка номер один. Ты что, не знаешь, кто ездит в «мерседесах»?
— И кто же в них ездит? — спросил из окна мордастый, коротко стриженный водитель. Он был такой мордастый, что еле пролезал в окно.
— Всякие типы, — ответила ему смелая Люба. — С которыми лучше не связываться!
— А мне кажется, лучше с такой, как ты, не связываться! — сказал обиженный мордастик и через секунду скрылся за горизонтом.
Следующим к ним подъехал мощный грузовик — то ли «Зил», то ли «КамАЗ».
— Нет, на этот мы никогда не сядем, — сказал Владик.
— Именно на этом мы и поедем, — возразила ему Люба.
— Вам куда, молодые люди? — спросил пожилой брезентовый шофер.
— Нам в Ялту! — закричал неопытный Витя Верхотурцев.
— Так далеко я не езжу, — сказал шофер и с рычанием пополз за горизонт.
— Ошибка номер два, — сказала Люба. — Никогда не надо называть все расстояние. Мы едем до ближайшего населенного пункта.
И вот наконец еще один «КамАЗ».
— Вам далеко? — спросил пожилой помятый шофер в меховой кепке.
— Нам до Тулы, — сказала Люба Кукарекова.
— Садитесь, — предложил шофер, — подвезу. Вы куда едете?
— Не куда, а откуда, — поправила его Люба. — Мы из Москвы едем. Мы в музей ходили.
— В какой такой музей? — спросил водитель.
— В Третьяковскую галерею, картины смотрели, — ответила за всех Люба-путешественница.
Подавленные путешественническим интеллектом Любы, Владик и Витя помалкивали.
— А есть там такая картина «Иван Грозный убивает своего сына»? — спросил шофер.
— Есть, — ответила Люба. — Конечно, есть.
— Я ее никогда не видел. И как же он его убивает?
— Молотком, — ответила Люба. — Он хотел картину повесить на стену, молотком замахнулся. А сын сзади стоял. Он как треснет. Вот сыну и досталось.
— А мне кто-то говорил, что он его посохом убивает.
— Верно, верно, — спохватилась Люба. — Он хотел посохом муху убить на стене, как размахнулся! А сын сзади стоял.
Водитель некоторое время молчал, переживая услышанное. Потом снова спросил:
— А вот такую картину «Грачи прилетели» вы видели?
— А как же, — ответила Люба, — конечно, видели. Там весна нарисована.
— Это художник Саврасов нарисовал, — вмешался грамотный Владик. — Он хорошо природу понимал.
— А правда, что это его последняя картина, что он больше ничего в жизни не нарисовал? — спросил шофер.
— Как не нарисовал, — обиделась за художника Люба. — Еще как нарисовал! У него еще есть картина «Грачи улетели». Там все то же самое, только грачей уже нет.
Так за разговорами они проехали Тулу.
— Ой, — спохватился водитель, — мы же Тулу пропустили.
— А какая следующая остановка? — спросила Люба.
— Курск.
— Вот и хорошо. Мы там сойдем и пересадку сделаем.
— Но это же трасса, а не метро, — сказал водитель. — Может, вам лучше здесь сойти?
— Ни за что, — ответила Люба. — У меня в Курске бабушка живет, профессор космонавтики.
Водитель не стал спорить. Он довез их до Курска, поражаясь образованности и смелости ребят. Накормил их огромным бутербродом, сделанным из целого батона. Дал по кружке кофе из трехлитрового термоса и попросил передать привет незнакомой Любиной бабушке-профессору.
Ребята помахали ему рукой и принялись ловить следующую машину.
Вдали показался огромный грузовой «Зил».
— А сейчас мы откуда едем? — поинтересовался Владик.
— Не откуда, а куда, — сказала Люба.
— Так куда?
— В Харьков, навестить больного украинского учителя.
Больше они ни о чем договориться не успели. Забрались в предложенную молодым шофером кабину и рванули.
Владик и Витя все время судорожно пытались понять: что этот учитель — сам был украинец или он преподавал у них украинский язык? А если он не преподавал язык, то что он преподавал? И чем он там в Харькове заболел?
А Любу эти вопросы не волновали. Она думала далеко вперед — о ночлеге. Начинало темнеть, и ее тревожил вопрос: есть сейчас снег под Харьковом или там наступила весна? Не дай бог, чтобы снег начал таять сильно, тогда невозможно будет поставить палатку.
Глава четырнадцатая
В солнечном Крыму и вправду солнечно
Участковый инспектор Иван Пистолетов комфортабельно летел в Ялту на самолете. Вернее, он летел в Симферополь — сердце Крыма, чтобы оттуда ехать троллейбусом в Ялту.
В аэропорту украинские таможенники с уважением посмотрели на его вооруженную фамилию и даже забыли спросить его про наркотики.
Его печалило только одно обстоятельство — что он был не вооружен, потому что в самолет оружие брать запрещалось.
«Как же я буду искать детей, — думал он, — когда у меня даже пистолета нет? Да к тому же я и без формы. Слава богу, что в самолете можно возить милицейские удостоверения».
После долгих размышлений в двухчасовом полете он приземлился в аэропорту Симферополя и направился троллейбусом в сторону Ялты.
В это время трое наших юных путешественников выходили из леса. Они были помятые, голодные и без палатки. Она за ночь примерзла, и они не сумели ее оторвать.
Владик и Витя Верхотурцев с охотой поехали бы в сторону, обратную Крыму, но под железным взглядом Любы Кукарековой они выпрямились, стали смелее и решительнее и даже криво заулыбались.
Люба уверенно остановила первый же самосвал с двойным прицепом.
— Вам куда, хлопчики? — спросил кучерявый, весь взлохмаченный рыжеватый шофер. Вместе с ним в окно высунулась такая же взлохмаченная заспанная рыжеватая собака.
— Никуда, — ответила Люба. — Нам нужен нож. Мы два дня консервы открыть не можем.
Она показала ему плоскую банку шпрот и всю в масле толстую банку «Завтрак туриста».
— Так у меня есть открытые! — радостно сказал шофер. — Хорошо, что Бобику не успел отдать. Давайте мы вместе позавтракаем, а то я всю ночь только ехал.
Он позвал детей в теплую кабину и вынул столько недоеденных продуктов — ста человекам есть не переесть.
Наши как навалились, помогли водителю! Съели и «Печень трески в масле», и «Кильку в томатном соусе», и «Минтай обыкновенный в салате», а свои «Шпроты в собственном соку» и замасленный «Завтрак туриста» уберегли.
Скоро они дальше поехали. И чем дальше ехали, тем весенней и весенней становились окрестности. Так странно было видеть зеленые поля и расцветающие деревья после однообразных снежных скучных просторов.
Рыжеватый водитель и его рыжеватый Бобик окончательно проснулись, а наши молодые люди, наоборот, крепко-накрепко заснули.
И спали они долго-долго — до самого Симферополя. Проснулись они от жары. И от того, что Бобик их заместо умывальника облизывал. Грузовик стоял на обочине. Рыжеватый водитель спал.
…Ребята выбрались из машины и оказались в центре Крыма. Ни одного родителя, ни одного учителя, ни одного директора школы не было в ближайших ста километрах. Имеются в виду собственные родители, учителя и директора, посторонние не считаются. Это было так удивительно!
Вокруг куда-то спешили занятые своими делами крымчане, и никто не потрясался, увидев на окраине Симферополя совершенно незнакомых троих молодых, слегка помятых людей совершенно из другого города.
Глава пятнадцатая
Всё, что хочешь, есть на пляже: банки и бутылки даже. С удивленьем смотрят турки, как в песке лежат окурки
В Ялте на городской набережной кого только нет. И чего только нет. И люди, и целые экскурсии, и огромное количество ларьков.
Не заходя в гостиницу, Иван Пистолетов начал вживаться в город. Он заходил в каждое кафе, в каждый бар, всовывался в каждый ларек почти по пояс и, показывая фотографии ребят, спрашивал:
— Вам не знакомы эти ребята? Они должны появиться в Ялте.
— Нет, не знакомы. Наверное, еще не появились, — одинаково отвечали и ларечники, и бармены, и официантки.
Тогда он сообразил, что надо показывать фотографию Жаб Жабыча. Дело пошло веселее.
— Да у нас в налоговой инспекции один точь-в-точь такой сидит! — сказала первая же официантка.
Швейцар из гостиницы «Ялта» долго рассматривал фотографию, а потом произнес:
— Это же кандидат в городскую думу Пилипенко! Им у нас все стенки заклеены.
Только третий опрашиваемый — водитель экскурсионного автобуса — наконец дал правильный ответ:
— Да это чучело у нас на массандровском пляже тележку катает.
— Где этот массандровский пляж? — спросил Пистолетов.
— В Массандре, там, где детский санаторий. А иногда с ним на морском вокзале отдыхающие мужики фотографируются.
— Зачем?
— Чтобы жен успокаивать.
— Как успокаивать?
— А так. Фотограф надевает на эту лягушку женскую шляпу и всех желающих снимает. Мужики фотографируются и фотографию домой шлют. Вот, мол, смотри, дорогая жена, больше и погулять в этой Ялте не с кем, кроме как с этой чучелой в панаме. И все остальные тетки на набережной не лучше.
— И что?
— Жены сразу успокаиваются. Ясно, с такими подружками муж долго дружить не будет. Скоро домой вернется.
«Хорошая мысль, — подумал Пистолетов. — Надо будет мне мою Марусю тоже так успокоить. Я обязательно с этим суринамским пипом сфотографируюсь».
Где-то в глубине души ему даже стало жалко Жаб Жабыча. Еще бы, только что ему выдали паспорт, сделали гражданином, а теперь он тележку катает.
«Ну и что? — думал про себя Иван. — Если ему так хочется, пусть катает».
Вот он бы, Иван Пистолетов, ни за что бы тележку катать не стал. Даже если бы его попросил об этом в форме приказа его любимый начальник Т. Т. Бронежилетов.
И он направился к массандровскому пляжу.
* * *
Наша великолепная троица в это время нашла Школьную улицу и разыскивала Вову Новикова — нового друга Жаб Жабыча. Дом номер один был очень большой, целых три этажа, а номер своей квартиры в письме Вова не указал.
Люба Кукарекова действовала не хуже Ивана Пистолетова. Она достала фотографию мальчика в объятиях Жаб Жабыча и стала опрашивать местную молодежь на предмет, не знают ли они этого юношу в синей куртке и сапожках.
Первая же девочка с лопаткой, которая трудилась в песочнице, дала показания, что этого мальчика знает. Что он живет в квартире номер четыре на втором этаже с балконом. К нему еще вот эту толстую лягушку приводят на поводке.
Все сходилось. Люба, Владик и Витя Верхотурцев направились в квартиру номер четыре.
Несмотря на ранний час, мальчик Вова оказался дома, а не в школе. На радость Владика, Любы и Вити, он прогуливал.
— Это твоя фотография? — спросила его Люба.
— Моя, — ответил толстый мальчик. — Да вы входите.
— Ты Вова?
— Вова.
— Почему ты не в школе? — спросил Владик.
— Мне мама утром сказала: «Пока все вот это не будет съедено, из дома не выходить!» — Мальчик показал на две котлеты в тарелке, холодную яичницу на сковороде и большую кружку молока на столе.
— Давай мы тебе поможем, — предложил Витя Верхотурцев.
И в три минуты проблема с выходом из дома была решена: все было съедено подчистую.
Вова рассказал им, что фотограф Стенькин безжалостно эксплуатирует Жаб Жабыча и что его надо спасать.
— А как? — спросил Владик.
— Надо его похитить из сарая. На ночь фотограф запирает его на большой замок.
— А где мы возьмем ключ? — спросила Люба.
— У него в пиджаке. Он же снимает комнату у нас в квартире. А пиджак на вешалке висит.
Несмотря на свою толстоту, этот мальчик был достаточно разумен.
Глава шестнадцатая
Жаб Жабыч работает фотомоделью, а милиционер Пистолетов попадает в милицию
Мощный милицейский интеллект инспектора Пистолетова подсказывал ему, что ребят найти в большом городе вовсе не просто. Проще отыскать Жаб Жабыча и сделать около него засаду. Ребята рано или поздно доберутся до Ялты и тоже выйдут на своего земноводного приятеля. Тут-то он их и схватит. Жаб Жабыча он отыскал очень легко. В Ялте его знал каждый. Первую половину дня Жаб Жабыч катал на массандровском пляже вдоль моря детей в тележке. Он полуплыл, полупрыгал.
Жарило солнце. Море плевалось светом. Волны набегали на тележку. От Жаб Жабыча летели брызги. Дети радостно кричали. Фотограф Стенькин собирал деньги.
— Граждане, прошу вас катать детей! Лучший в мире аттракцион — езда на суринамской пипе. Многие катались на лошадях, многие — на слонах и верблюдах, а на пипах не катался никто!
К вечеру Стенькин с Жаб Жабычем перемещался на площадь около морского вокзала.
Там в это время всегда толпилась толпа. Всем хотелось сфотографироваться в обнимку с говорящей лягушкой в панаме. А некоторые, особенно ретивые, просили, чтобы Жаб Жабыч их на фотографии целовал.
— Граждане! — кричал фотограф Стенькин. — Прошу вас фотографироваться с говорящей суринамской пипой. Многие фотографировались с президентами, с товарищами Клинтоном и Черномырдиным, но с говорящей пипой не фотографировался никто!
И люди валом валили к фотографу Стенькину. Инспектор Пистолетов за всем этим внимательно наблюдал. Он заметил, что Жаб Жабычу все это не нравилось. Он заметил, что, едва фотограф Стенькин набирал некоторую сумму дохода, к нему подходил какой-то полубритый обалдуй в кожаной куртке и забирал часть денег.
В общем, инспектор Иван Пистолетов прилип к фотографу и решил ни на шаг не отходить от него, пока не выловит детей.
Он только отошел от фотографа на пять минут, чтобы отправить в Москву телеграмму.
В Ялтинском главпочтамте он взял телеграммный бланк и написал такой текст:
« Кое-кого нашел, кое-кого ищу. Прошу срочно выслать деньги на приобретение четырех билетов на самолет.
И. Пистолетов».
Он написал адрес Владика Устинова и подал телеграмму в окошко. Из окошка ему радостно заулыбались.
Когда инспектор Пистолетов выходил из здания главпочтамта, к нему сзади подошел очень плотный человек в плаще, с руками в карманах, и тихо сказал:
— Руки вверх! Вы арестованы.
Бедного Пистолетова куда-то увели.
Тем временем дети крутились возле сарая, в котором обычно жил Жаб Жабыч.
Упитанный мальчик Вова раздобыл второй ключ, и ребята вошли внутрь.
Люба Кукарекова открыла задвижки у окна, и теперь в любое время они свободно могли забраться в сарай.
Вдобавок мальчик Вова вытащил из парадного пиджака жильца — фотографа Стенькина — паспорт Жаб Жабыча, и теперь в любое время они могли безболезненно покинуть Ялту.
Приближался вечер.
— Где мы будем ночевать? — спросил изнеженный Владик.
— Только здесь, в сарае, — ответил Новиков Вова. — Больше негде. Я вам сюда одеяла принесу.
Он действительно притащил одеяла и запас еды.
— У нас в этом сарае в сезон десять студентов умещается. А зимой мы здесь козу держим.
— А где коза сейчас?
— На балконе, здесь холодно. Пуховая. Ее Белка зовут.
После небольшого совещания, проведенного под председательством Любы, выработан был такой образ действий. Ребята гуляют по Ялте дотемна. Когда фотограф Стенькин приведет Жаб Жабыча в сарай, ребята забираются туда и договариваются с Жаб Жабычем о побеге.
С первыми лучами солнца они грузят Жаб Жабыча на тележку, в которой он катает детей, и выезжают на трассу. Там они ловят самосвалы и автостопом добираются домой.
— А сейчас вперед, — сказал Вова Новиков. — Я покажу вам домик Чехова.
Глава семнадцатая
Большой побег из сарая и стычка в симферопольском аэропорту
Поздно вечером фотограф Стенькин прикатил Жаб Жабыча на тележке к сараю. Он поставил перед ним миску с объедками из ресторана «Ливадия», потрепал его по голове и сказал:
— Отдыхай, усталый друг мой. А я пойду еще поработаю.
Он запер сарай на большой висячий замок и ушел ужинать и спать. Когда в его комнате погас свет, Владик тихонько открыл окошко в сарай и забрался туда. Уставший Жаб Жабыч дремал на сене с клешней краба во рту.
В неярком свете луны блеснула яркая слеза у него на длинных ресницах.
— Жаб Жабыч, — тихо позвал Владик. — Жабчик!
Жаб Жабыч повернул к нему лицо и даже засветился весь целиком от радости.
— Владик, — сказал он, — ты тоже здесь на «Мерседес» зарабатываешь?
— Нет, — ответил Владик. — Я приехал тебя спасать.
Тут в окошко залезли другие ребята, в том числе Вова, и они провели с Жаб Жабычем агитационную беседу.
Они рассказали ему, как фотограф Стенькин его эксплуатирует.
Как он его обманывает и как плохо кормит. И впервые в жизни Жаб Жабыч почувствовал, что он сердится. В нем стал вскипать гнев. А так как Жаб Жабыч был практически хладнокровный, гнев в нем вскипал очень медленно. Примерно на два градуса в час.
Потом ребята залезли под одеяла, а Вова ушел спать домой. Он положил под подушку будильник, с тем чтобы разбудить ребят ровно в пять часов утра.
* * *
Когда человек с руками в карманах плаща сказал Ивану Пистолетову, что он арестован, Иван был просто потрясен.
— Как арестован? Как так арестован? — закричал он. — Я же сам из милиции.
— А вот мы сейчас разберемся, откуда ты, — сказал плащевой человек. — А ну, вперед!
Ивана Пистолетова отвели в специальную комнату на почте, и главный почтовый (а может, не почтовый) начальник спросил:
— Объясните, для чего вы собираетесь приобрести четыре пистолета и у кого?
— Какие четыре пистолета?! — закричал инспектор.
— А вот какие! — зловеще сказал начальник. — Это ваша телеграмма? — Он показал телеграмму, которую Иван только что отправил своему руководству.
— Моя.
— Здесь черным по белому написано: «Прошу срочно выслать деньги для приобретения четырех билетов и пистолетов».
— Не «и пистолетов», — сказал Иван, — а «И, точка, Пистолетов».
— Вот я и говорю, — сказал начальник, — пистолетов и точка.
— И. Пистолетов — это я! — закричал инспектор. — Это моя фамилия такая: Иван Пистолетов.
Начальник почты никак не мог поверить, что у человека может быть такая необычная фамилия. Вот, например, у него, у начальника почты, простая фамилия: Сосновский. У его заместителя фамилия еще проще: Подсосенский. А чтобы фамилия была Пистолетов, такого быть не могло. Поэтому Ивана Пистолетова продержали под пистолетом в милиции до самого утра.
И только утром, когда из Москвы пришел ответ на запрос, участкового инспектора Ивана Пистолетова отпустили.
— Вы же мне всю операцию сорвали! — кричал он на ялтинскую милицию. — Где я теперь буду искать фотографа Стенькина с его дрессированной жабой?
— Та ладно, та не переживайте вы так, — успокаивал его начальник, смягчившись. — Та не убивайтесь. Мы вас мигом довезем до того Стенькина. Ялтинская милиция все про всех знает. Через пять минут будете у того сарайчика, где той москаль свою скотинку держит.
И точно, Ивана Пистолетова посадили на мотоцикл и повезли вверх по дороге в сторону улицы Школьной, дом 1.
* * *
Вова Новиков разбудил ребят и Жаб Жабыча вовремя, как договаривались, в пять часов утра. Они быстро вскочили, погрузили Жаб Жабыча в его рабочую тележку и поехали со двора.
Было тихо. Только где-то вдалеке на подъеме надрывался мотоцикл и вовсю блеяла глупая пуховая коза на балконе.
— И чего она орет как ненормальная? — спросила Люба Кукарекова. — Всех людей перебудит.
— Она Жаб Жабыча не любит. Она боится, что он к ней на балкон запрыгнет и все сено съест. Ну все, до свиданья.
Как только ребята вышли с Жаб Жабычем на асфальт, к ним подлетел милицейский мотоцикл.
— Ага, попались! — сказал им инспектор Иван Пистолетов.
— Ой, дядя Ваня участковый! — радостно закричал Владик. — Вы тоже здесь?!
Мальчик и решительный милиционер стали обниматься.
— Он что, тоже на «Мерседес» зарабатывать приехал? — тихо спросил Жаб Жабыч Любу Кукарекову.
— Не знаю. Но мы от него на орехи заработаем! — так же тихо ответила Люба.
— Я орехов не ем, — сказал ей Жаб Жабыч. — Лучше, чтоб на креветки заработали.
* * *
В аэропорту города Симферополя шла посадка на самолет, следующий рейсом 10–11 в 11–10 на Москву. Жаб Жабыч и трое детей ждали инспектора с билетами и ели пирожки на лавочке в скверике.
Вдруг возник фотограф Стенькин.
— Ага, попались, — злорадно сказал он. — Хотели моего напарника украсть, моего друга! Отдавайте!
— Он у вас не напарник. Он у вас раб! — смело сказал Владик Устинов.
— Мы его вам не отдадим! — добавил Витя Верхотурцев. — И не мечтайте. Это наш друг.
— Я сейчас позову милицию, — заявил фотограф Стенькин. — Она вам покажет!
— Не надо звать милицию. Я и есть милиция! — сказал подоспевший инспектор Пистолетов. — Они вам его не отдадут.
Он показал Стенькину удостоверение.
— Тогда я мафию позову, — сказал Стенькин.
Из кустов вышел здоровый хрен с чугунным затылком и в кожаной куртке.
— Не надо звать мафию. Я и есть мафия. Кто тебя обижает? — спросил он фотографа.
— Вот эти, — показал фотограф на детей и милиционера.
— А ну пошли отсюда вон! — приказал громила. — А то как дам по башке! — Он достал из штанов гантелю.
— Руки вверх! — приказал Пистолетов и направил на бандита красное удостоверение.
Бандит размахнулся гантелей. Еще секунда — и инспектор упал бы на землю без сознания (но с огромной шишкой). Тут сверкнула зеленая молния, и гантеля была вырвана из рук хулигана. Это Жаб Жабыч стрельнул в него своим клейким языком.
Бандиту не повезло. На его несчастье, сегодня ночью Жаб Жабыч впервые в жизни начал сердиться. В нем стал возникать и вскипать гнев. К моменту прибытия в аэропорт гнев кипел уже на полную катушку.
— Ах ты, пучеглазое чучело! — крикнул бритоголовый. — Да я тебя!
Он схватил двумя руками лавочку и поднял ее над головой. (Люба едва успела с лавочки спрыгнуть.) Тут же ему прямо в лоб влетел тяжелый резиновый кулак языка Жаб Жабыча.
Жулик рухнул на землю. Мозгов у него было не очень много, но, видно, кое-что еще оставалось. Потому что первое, что он сказал, было:
— Понял… Больше не буду.
— В следующий раз я с тобой еще не так разделаюсь, — пригрозил ему решительный милиционер Пистолетов.
И они все вместе — инспектор Иван Пистолетов, Жаб Жабыч Голиццын-Сковородкин и трое детей — направились на посадку.
* * *
В самолете стюардесса смотрела кто как сидит: кто пристегнут, кто нет, — и разносила на подносе сосучие конфеты.
— Граждане пассажиры, пристегните свои ремни. Граждане пассажиры, «Аэрофлот» угощает вас минеральной водой и конфетами. Конфеты очень полезны при взлете.
Все пассажиры охотно угощались.
Жаб Жабыч сидел последним. Не дойдя до него, стюардесса остановилась:
— Ой! Я его боюсь. Он очень страшный. В Симферополь эту репу с глазами везли в наморднике.
Она попятилась назад со своим подносом. И тут сверкнула зеленая молния, и липкий язык Жаб Жабыча аккуратно скользнул по подносу. Все конфеты до одной прилипли к нему.
— Спасибо, милочка, — вдруг сказал он. — Воды не надо!
Жаб Жабыч явно начал расти. Он делал первые самостоятельные шаги.
