Читать «Перепелка»

Мне было лет десять, когда со мной случилось то, что я вам сейчас расскажу.

Дело было летом. Я жил тогда с отцом на хуторе, в южной России… Отец мой был страстным охотником; и как только не был занят по хозяйству — и погода стояла хорошая, — он брал ружьё, надевал ягдташ, звал своего старого Трезора и отправлялся стрелять куропаток и перепелов… Он часто брал меня с собою… большое это было для меня удовольствие!

Я засовывал штаны в голенища, надевал через плечо фляжку — и сам воображал себя охотником! Пот лил с меня градом, мелкие камешки забивались мне в сапоги; но я не чувствовал усталости и не отставал от отца.

Когда же раздавался выстрел и птица падала, я всякий раз подпрыгивал на месте и даже кричал — так мне было весело! Раненая птица билась и хлопала крыльями то на траве, то в зубах Трезора — с неё текла кровь, а мне всё-таки было весело, и никакой жалости я не ощущал. Чего бы я не дал, чтобы самому стрелять из ружья и убивать куропаток и перепелов! Но отец объявил мне, что раньше двенадцати лет у меня ружья не будет; и ружьё он мне даст одноствольное и стрелять позволит только жаворонков. Этих жаворонков в наших краях водилось множество…

Вот однажды мы с отцом отправились на охоту — под самый Петров день. В то время молодые куропатки ещё малы бывают, отец не хотел их стрелять и пошёл в мелкие дубовые кустики, возле ржаного поля, где всегда попадались перепела. Косить там было неудобно — и трава долго стояла нетронутой. Цветов росло там много: журавлиного горошку, кашки, колокольчиков, незабудок, полевых гвоздик. Когда я ходил туда с сестрой или с горничной, то всегда набирал их целую охапку; но когда я ходил с отцом, то цветов не рвал: я находил это занятие недостойным охотника.

Вдруг Трезор сделал стойку; отец мой закричал: «Пиль!» — и из-под самого носа Трезора вскочила перепёлка — и полетела. Только полетела она очень странно: кувыркалась, вертелась, падала на землю — точно она была раненая или крыло у ней надломилось. Трезор со всех ног бросился за нею… он этого не делал, когда птица летела как следует.

Отец даже выстрелить не мог, он боялся, что зацепит дробью собаку. И вдруг смотрю: Трезор наддал — и цап! Схватил перепёлку, принёс и подал её отцу. Отец взял её и положил себе на ладонь, брюшком кверху. Я подскочил. «Что это, говорю, она раненая была?» — «Нет, — ответил мне отец, — она не была раненая; а у ней, должно быть, здесь близко гнездо с маленькими, и она нарочно притворилась раненой, чтобы собака могла подумать, что её легко поймать». — «Для чего же она это делает?» — спросил я. «А для того, чтобы отвести собаку от своих маленьких. Потом бы она хорошо полетела. Только на этот раз она не разочла; уж слишком притворилась — и Трезор её поймал». — «Так она не раненая?» — спросил я опять. «Нет… но живой ей не быть. Трезор её, должно быть, даванул зубом». Я пододвинулся ближе к перепёлке. Она неподвижно лежала на ладони отца, свесив головку, — и глядела на меня сбоку своим карим глазком.

И мне вдруг так жаль её стало! Мне показалось, она глядит на меня и думает: «За что же я умирать должна? За что? Ведь я свой долг исполняла; маленьких своих старались спасти, отвести собаку подальше — и вот попалась! Бедняжка я! Бедняжка! Несправедливо это! Несправедливо!»

«Папаша! — сказал я, — да может быть, она не умрёт…» и хотел погладить перепёлочку по головке. Но отец сказал мне: «Нет! Вот посмотри: у ней сейчас лапки вытянутся, она вся затрепещется, и закроются её глаза». Так оно точно и случилось. Как только у ней закрылись глаза — я заплакал. «Чему ты?» — спросил отец и засмеялся. «Жаль мне её, — сказал я. — Она долг свой исполняла — а её убили! Это несправедливо!» — «Она схитрить хотела, — ответил мне отец. — Только Трезор её перехитрил». «Злой Трезор! — подумал я… да и сам отец показался мне на этот раз недобрым. — Какая же тут хитрость? Тут любовь к детёнышам, а не хитрость! Если ей приказано притворяться, чтобы детей своих спасать, так не следовало Трезору её поймать!» Отец хотел было сунуть перепёлку в ягдташ, но я её у него выпросил, положил её бережно в обе ладони, подышал на неё… не очнётся ли она? Однако она не шевелилась. «Напрасно, брат, — сказал отец, — её не воскресишь. Вишь, головка у ней болтается».

Я тихонько приподнял её за носик; но только я отнял руку — головка опять упала. «Тебе всё её жаль?» — спросил меня отец. «А кто же маленьких кормить будет?» — спросил я в свою очередь. Отец пристально посмотрел на меня. «Не беспокойся, говорит, самец — перепел, отец их, выкормит. Да вот постой, — прибавил он, — никак Трезор опять стойку делает… уж это не гнездо ли? Гнездо и есть». И точно… в траве, в двух шагах от Трезоровой морды, тесно, рядышком лежали четыре птенчика; прижались друг к дружке, вытянули шейки — и все так скоро, в один раз дышат… точно дрожат! А уж оперились; пуху на них нет — только хвостики ещё очень короткие. «Папа! Папа! — закричал я благим матом.— Отзови Трезора! А то он их тоже убьёт!».

Отец крикнул на Трезора и, отойдя немного в сторону, присел под кустик, чтобы позавтракать. А я остался возле гнезда, не захотел завтракать. Вынул чистый платок, положил на него перепёлку: «Смотрите, мол, сиротки, вот ваша мать! Она собой для вас пожертвовала!» Птенчики по- прежнему дышали скоро, всем телом.

Потом я подошёл к отцу. «Можешь ты мне подарить эту перепёлочку?» — спросил я его. «Изволь. Но что ты хочешь с ней сделать?» — «Я хочу её похоронить!» — «Похоронить?!» — «Да; возле её гнездышка. Дай мне твой нож; я ей могилочку вырою».

Отец удивился. «Чтобы детки к ней на могилу ходили?» — спросил он. «Нет, — отвечал я, — а так… мне хочется. Ей будет тут хорошо лежать, возле своего гнезда!» Отец ни слова не промолвил; достал и подал мне нож. Я тотчас же вырыл ямочку; поцеловал перепёлочку в грудку, положил её в ямочку — и засыпал землёю.

Потом я тем же ножом срезал две ветки, очистил их от коры, сложил их крестом, перевязал былинкой и воткнул в могилку.

Скоро мы с отцом пошли дальше; но я всё оглядывался… Крест был беленький — и далеко виднелся.

А ночью мне приснился сон: будто я на небе; и что же? На небольшом облачке сидит моя перепёлочка, только тоже вся беленькая, как тот крестик! И на голове у ней маленький золотой венчик; и будто это ей в награду за то, что она за своих деток пострадала!

Дней через пять мы с отцом пришли опять на то же место. Я и могилку нашёл по кресту, который хоть и пожелтел, но не свалился. Однако гнёздышко было пусто, птенчиков ни следа. Мой отец меня уверил, что старик их увёл, их отец; и когда, в нескольких шагах оттуда, вылетел из-под куста старый перепел, он его стрелять не стал… И я подумал: «Нет! Папа добрый!»

Но вот что удивительно: с того дня пропала моя страсть к охоте и я уже не думал о том времени, когда отец подарит мне ружьё! Однако, когда я вырос, я тоже начал стрелять; но настоящим охотником никогда не сделался…