Глава первая
Весной Алёшкины родители получили новую квартиру. Хорошую, на пятом этаже. Из окна виден был весь квартал с большими домами, а дальше — старые домики в конце улицы. Улица называлась Планерная.
Раньше на этом месте был спортивный аэродром. Летом он зарастал полевой кашкой, подорожником и всякой травой, у которой никто не знает названия. На краю лётного поля густо росла полынь. В полыни стоял грузовичок с мотолебёдкой. Лебёдка мотала на барабан тонкий трос и затягивала в небо разноцветные планеры. Так же, как мальчишки запускают на нитках воздушных змеев.
Про это Алёшке рассказывали ребята, которые жили здесь раньше, в старых домах. А Валерка Яковлев рассказал совсем удивительную историю: будто однажды на аэродром приземлился настоящий самолет. Это был двухместный самолётик с оранжевыми крыльями, серебристым фюзеляжем и красными цифрами на борту. Видимо, что-то случилось в моторе, и надо было срочно опуститься, а лётчик не знал, где удобнее сесть. Он кружил, кружил над аэродромом. Тогда Валерка выбежал в поле, упал на траву и раскинул руки буквой «Т». Буква «Т» — это посадочный знак. Валерка показал, как самолёту лучше зайти против ветра. Лётчик посадил машину, покопался в моторе, а потом спросил Валерку.
— Хочешь, прокачу?
Валерка сказал, конечно, что хочет, и лётчик посадил его в заднее кресло и сделал над полем три круга.
Никто из ребят Валерке не верил, даже старожилы. Но Алёшка верил. Ему нравилось верить всему интересному и хорошему.
Он потом часто вспоминал Валеркин рассказ и потихоньку завидовал. А один раз Алёшке даже приснилось что-то похожее. Не совсем похожее, но тоже самолёт и поле. Над полем висела тёплая ночь с большими звёздами, и только у самого горизонта светилась закатная полоса. На ней чёрным рисунком выделялись головки и стебли высокой травы. Там стоял маленький самолёт. И Алёшка бежал к нему по пояс в траве, спешил и очень боялся, что самолёт улетит без него.
Потом у Алёшки сложились такие стихи:
Мне снилось, что ждёт меня самолёт — Ночной самолёт без огней. В кабине нервничает пилот, Погасший окурок сердито жуёт И хмурится всё сильней. И я тороплюсь, я бегу к самолёту. Скорее — в тревогу ночного полёта. Пилот говорит: «Я чертовски спешу. Садитесь скорей, полетим. Наденьте, пожалуйста, ваш парашют: Опасности будут в пути». Какие? Узнать я уже не успел, Проснулся… За окнами утренний город шумел, И сон не вернулся…
Это были серьёзные стихи, и Алёшка записал их в толстую тетрадку. Он записывал туда все свои стихи, которые получались серьёзными. Например, про собаку — как она потерялась и не могла найти хозяина; про мальчика, которого насильно учат играть на скрипке, а он хочет быть не музыкантом, а путешественником. Ну и разные другие.
Тетрадку Алёшка никому не показывал. Стеснялся. И вообще это была его тайна. К тому же на одной из последних страниц написал он такие строчки:
Машка, Ты — как ромашка в траве, Добрая, весёлая, славная, Как хорошо, что на свете ты есть. Это самое главное.
Понятно, что такое стихотворение не очень-то будешь показывать.
Но Алёшка не скрывал, что умеет сочинять стихи. Какие-нибудь смешные строчки для стенгазеты или считалку для игры в пряталки — это пожалуйста. А когда жили ещё на старой квартире, Алёшка сочинил песенку про ябеду и нытика Витьку по прозвищу Мямлик:
Раз-два-три-четыре! Сидит Витенька в квартире, Смотрит Витенька в окно, Хочет выйти он давно. Раз-два-три-четыре-пять! Выйди, Мямлик, погулять! Мы тебе сегодня будем Руки-ноги отрывать!
Ребятам песня понравилась, и они распевали её целыми днями. Но о том, что сочинил её Алёшка, все быстро забыли. Ну и ладно! Не жалко. К тому же сам Алёшка не собирался лупить Витьку: не такой у него, у Алёшки, характер, чтобы отрывать кому-нибудь руки-ноги.
А один раз он сочинил стихи про принца. Про того Принца, который из сказки «Золушка». Из-за этих стихов он поссорился с Олимпиадой Викторовной.
Вот с этого случая и начинается история про путешествие с Зелёным Билетом, про Алёшку и Лётчика и про многие удивительные дела.
Олимпиада Викторовна руководила детским драмкружком. Драмкружок занимался в красном уголке домоуправления. Это называлось «работа с детьми по месту жительства». Олимпиада Викторовна была пенсионерка. А раньше она долго работала в театре. Костюмером. Она могла бы работать артисткой, но ей помешала одна беда: за всю жизнь Олимпиада Викторовна не научилась выговаривать букву «р». Вместо «р» у неё получалось что-то среднее между «в» и «у». Например, со слесарем дядей Юрой она разговаривала так:
— Безабуазие! Когда отвемонтивуют батауеи! В квасном уголке невозможно уаботать!
Дядя Юра — человек не робкий и даже нахальный — при таких словах съёживался и бормотал:
— Будет сделано. Сегодня же доложу управляющему. Сию секундочку.
А Олимпиада Викторовна — прямая, высокая и суровая — продолжала:
— Я не могу воспитывать в детях чувство пвекуасного, когда в помещении сывость! Мы соввём пвемьеву, и виноваты будете вы!
При последнем слове она устремляла вслед дяде Юре худой, отточенный, как карандаш, палец, словно хотела пронзить несчастного слесаря насквозь.
Драмкружок готовил к постановке пьесу «Золушка». Золушку играла Маша Берёзкина. Ну, та самая, про которую стихи.
Они с Алёшкой учились в одной школе: Алёшка в пятом «В», а Маша — в пятом «А». Классы-то разные, и Алёшка с ней познакомиться как следует в школе не мог. А во дворе Маша появлялась редко, потому что занималась ещё музыкой и фигурным катаньем.
И вот, когда начались летние каникулы, Алёшка узнал, что Маша записалась в драмкружок, и сразу тоже записался.
Он очень надеялся, что Олимпиада Викторовна даст ему роль Принца. Дело в том, что Принц в пьесе должен был сражаться на шпагах с разбойниками, которые хотели похитить Золушку. А как сражаться, Алёшка знал. В той школе, где он учился раньше, была секция фехтования, и он там немного занимался (жаль, что пришлось уехать).
Но Олимпиада Викторовна сказала, что Алёшка будет играть стражника у ворот королевского дворца. А Принцем назначила совсем другого мальчишку. Он куда выше Алёшки и старше, перешёл уже в восьмой класс.
Этот Принц всем почему-то нравился. Говорили, что у него «прекрасные актёрские данные». Никаких таких данных Алёшка не замечал. Зато, когда Принца одели в подходящий для него принцевский костюм, Алёшка увидел, что он чересчур худ и ноги у него слегка кривые. И шпагу носить он не умеет. Алёшка ушёл за кулисы и вполголоса сказал:
— Пуинц квивоногий… Шпага висит, как зонтик на торшере.
И тут он услышал смех. Это Маша смеялась. Оказывается, она рядом была. Она смеялась негромко, но весело. А потом взяла Алёшку за локоть и хорошо так сказала:
— Ой, Алёшка, да брось ты расстраиваться. Больно надо. Из-за какого-то принца… Мне с ним полпьесы играть придётся, а я и то ничего, терплю.
И Алёшка чуть не завопил от радости. Ну, он не завопил, конечно, а только заулыбался: всё, мол, в порядке, я и не думаю огорчаться. И такой он был счастливый, что согласился идти с Олимпиадой Викторовной за старыми шляпами. И тут оказалось, что Маша тоже пойдёт.
Шляпы нужны были для королевских гвардейцев, для придворных, для толстого кучера, которого волшебница сделала из крысы. Где наберешь столько шляп? Но Олимпиада Викторовна знала где. Она сообщила, что у нее есть хорошая знакомая («давняя подвуга»), которую зовут Софья Александровна. Раньше она тоже работала костюмером, а теперь уже не работает. Но и раньше, и сейчас — всю жизнь — занята она важным делом: собирает шляпную коллекцию. Всяких шляп у неё больше тысячи. Коллекция такая знаменитая, что про неё писали даже в журнале «Театральный сезон». Иногда к Софье Александровне приезжают представители разных театров и студий, советуются с ней, просят для своих постановок шляпы. Советы Софья Александровна даёт охотно, а шляпы не очень, потому что три года назад местный ТЮЗ потерял у нее испанскую треуголку.
— Но нас она безусловно вывучит, — сказала Олимпиада Викторовна (разумеется, она хотела сказать «выручит»). — Она нас вывучит, потому что мы ставые двузья.
И они отправились.
По дороге Олимпиада Викторовна рассказала Маше и Алёшке, что живёт Софья Александровна в Лопуховой переулке, в старом домике на краю оврага. Много раз ей предлагали переехать в новую квартиру, но она не хочет. Боится, что при перевозке могут потеряться и попортиться шляпы. А кроме того, у Софьи Александровны живут четыре кота: Кузя, Батончик, Васька и Матадор. Софья Александровна в них души не чает. Она очень боится, что новая квартира не понравится котам.
— Конечно, это может показаться смешным, — заметила Олимпиада Викторовна, — но мы должны быть снисходительны к людским слабостям.
При этих словах она почему-то строго взглянула на Алёшку. Но он не обратил внимания. Он шагал, глядя на Машу, и думал, улыбаясь: «Машка-ромашка, а ты славная, это — главное…»
Был жаркий весёлый июньский день, золотистые волосы Маши горели под солнцем, и она тоже была весёлая. Шла вприпрыжку и гнала по асфальту блестящую пробку от лимонадной бутылки.
Глава вторая
Домик стоял у самого откоса. Когда-то в давние времена он был неплох, но сейчас очень состарился и так глубоко ушёл в почву, что стёкла блестели у самой земли, узорчатые носы водосточных труб уткнулись в траву, а у двери вместо крыльца была выемка.
На стук вышла сухонькая остроносая старушка.
— Соничка! — воскликнула Олимпиада Викторовна и устремилась к хозяйке дома. — Как я уада!
Но Софья Александровна, кажется, не была рада. Она смотрела так горестно, что Олимпиада Викторовна споткнулась на полпути.
— Соничка, двуг мой! Что случилось?
— Ох, Липочка, — сказала Софья Александровна и всхлипнула. — Кузю украли…
— Не может быть!
Старушка развела руками.
— Не может быть! — решительно произнесла Олимпиада Викторовна. — Он где-нибудь гуляет, только и всего. Можно ли, Соня, так убиваться!
— Ах, нет, он не гуляет! Он никогда этого не делал. Он всегда приходил вечером домой, а сейчас его нет уже третий день. Я звонила в милицию, но они не хотят искать и, кажется, даже смеются.
— Какое бессеудечие, — сказала Олимпиада Викторовна. — Но, Соня… Надо ли так мучить себя? Ведь у тебя еще тви кота. Пвекуасные экземпляуы.
Софья Александровна слабо отмахнулась:
— Ах, эти экземпляры… Они всё время дерутся… Конечно, я их очень люблю, но Кузя был лучше всех. Такой ласковый, такой милый… Впрочем, входите, пожалуйста, — спохватилась она. — Что же это я…
В большой низкой комнате пахло нафталином, сыростью и кошками. В маленькие окна косо падало солнце и отражалось от жёлтого пола. Тускло поблескивали запылившаяся хрустальная люстра под потолком и серебряные ложечки в старинном буфете.
— Садитесь, пожалуйста, — вздохнула Софья Александровна.
Но садиться было некуда. На стульях и в креслах лежали шляпы. И вообще шляпы были везде. Выглядывали с полок, висели на гвоздях, громоздились на шкафах, пирамидой вздымались на старом пузатом комоде. Высоченные шёлковые цилиндры, треуголки суворовских времён, соломенные канотье, мексиканские сомбреро, тирольские шляпчонки с фазаньими перьями, мушкетёрские шляпы с плюмажами…
— С ума сойти, — шёпотом сказала Маша.
— У неё здесь, наверно, даже шапка-невидимка есть, — тихонько откликнулся Алёшка.
Олимпиада Викторовна подтолкнула Машу и Алёшку вперёд.
— Вот, Сонечка, два моих юных таланта. Мы к тебе по делу…
«Таланты! — сердито подумал Алёшка. — Принц у тебя талант, а я нужен, только чтобы шляпы таскать». Но вслух, конечно, ничего не сказал. Стоял и оглядывался.
Кроме шляп в комнате были и другие интересные вещи: бронзовый подсвечник с синими стеклянными подвесками, старинный граммофон с огромной трубой-репродуктором, треснувшая фарфоровая статуэтка: разноцветный гном, который наполовину вылупился из яйца, похожего на гусиное.
Статуэтка стояла на комоде, рядом с грудой шляп, среди каких-то лоскутков и пожелтевших кружев. Алёшка шагнул поближе, чтобы как следует разглядеть гнома.
И неожиданно он увидел за шляпами угол стеклянного ящика. Вроде как аквариум.
«Неужели здесь рыбы живут, в такой темноте», — подумал Алёшка. Он осторожно отодвинул серую ковбойскую шляпу, чтобы разглядеть аквариум. И тут вся шляпная пирамида развалилась и посыпалась на пол!
Но Алёшка не виноват был! Из-под шляп выскочил встрёпанный рыжий кот. Он скачками перелетел комнату и катапультировал в окно.
— Батончик! — заохала Софья Александровна. — Что с тобой? Ох, батюшки, нет мне с вами покоя.
Алёшка и Маша бросились подбирать шляпы.
— Ничего, ничего, — приговаривала Софья Александровна. — Батончик, безобразник, развалил… Какие славные дети… Вот сюда эту шляпку, мальчик…
А на комоде, освобождённый из плена цилиндров, котелков и треуголок, блестел стеклянный ящик. Это был не аквариум.
Это был прозрачный футляр, и в нём на бронзовых подставках стоял парусный корабль. Маленький, размером с ковбойскую шляпу, но совершенно как настоящий.
Алёшка грудью лёг на комод и позабыл про всё на свете.
Не думайте, что Алёшка мечтал стать капитаном или путешественником. Нет, у него была другая мечта. Но море Алёшка любил. В прошлом году он побывал в Крыму и не мог позабыть с той поры синие горизонты, набег зеленоватых волн и громадные форштевни пароходов над пирсами. Ну а ещё он любил, конечно, книжки про пиратов, про приключения и парусные корабли. И, глянув на модель, Алёшка сразу понял, что это клипер: у корабля был длинный бушприт над острым носом, три высокие мачты с прямыми парусами, узкий стремительный корпус. Он блестел ореховым лаком бортов и тонкою медной обшивкой днища.
От бортов к площадкам на мачтах бежали тугие плетёные лесенки (Алёшка знал, что они называются «ванты»). Крошечные якоря свисали с кран-балок, и каждая балка была толщиной со спичку. Точёный штурвал размером с гривенник прикреплён был на рулевой колонке перед штурманской рубкой.
— Ой, какой замечательный, — горячим шёпотом, у самой Алёшкиной щеки, сказала Маша. Алёшка и не заметил, как она подошла.
— Это клипер-фрегат, — тоже шёпотом сказал Алёшка. Он был рад, что Маше понравился кораблик.
Маша наклонилась так близко, что волосы её защекотали Алёшкино ухо. И сказала тихонько:
— Я, когда была маленькая, хотела стать моряком.
— А сейчас?
— Ну, сейчас… Я понимаю, что девочек не берут.
— Иногда берут. Я кино смотрел про это… И в журнале читал про женщину-капитана.
— Я знаю… — Маша вздохнула. — Но это трудно. Я, может быть, постараюсь… А тогда ведь я не знала, что это трудно, маленькая была.
Алёшка улыбнулся:
— А сейчас?
— Что сейчас? — удивилась Маша.
— Сейчас ты, что ли, совсем большая?
— Ну, всё-таки… Не в детском же садике. А тогда я ничего не понимала. Думала, что для моряка самое главное — матросский воротник. Прямо каждый день ревела, у мамы платье с таким воротником просила. Добилась всё-таки…
Алёшка сказал чуть задумчиво:
— А у меня и сейчас есть матросский костюм. Мама купила, когда мы на юг ездили. Воротник большой такой, будто синий флаг. Как захлопает на ветру, кажется, будто крылья. Даже летать хочется… Он лёгонький, этот костюм, и белый, как парус.
Они целую минуту молча смотрели на тонкие батистовые паруса клипера. Марсели, брамсели, кливера висели плоско и неподвижно.
— Ветер им нужен, — сказал Алёшка.
— Конечно, — шёпотом согласилась Маша. — И вообще я не понимаю. Он же корабль, а не шляпа. Как он здесь оказался?
Софья Александровна и Олимпиада Викторовна говорили о своих делах, перебивая друг друга:
— Ах, Соничка, ты должна понять: тебе необходима новая кваутива…
— Нет-нет, Липа, я не могу, я привыкла…
Алёшка собрал всю свою вежливость, дождался передышки в разговоре и громко сказал:
— Софья Александровна, извините, пожалуйста. Не могли бы вы рассказать, откуда у вас эта модель?
Софья Александровна всплеснула ручками («Ах, какой славный мальчик!») и торопливо заговорила.
— Да-да, это интересная вещь. Правда, у меня она случайно. Много лет назад здесь жил квартирант, старичок, он её и сделал. Потом он умер, а кораблик остался у меня. Очень милая вещица, хотя я в этом, конечно, не разбираюсь. Телестудия хотела купить её для каких-то съёмок, но зачем мне деньги? Я предлагала поменять на два кивера наполеоновских гусар. Они согласились, но кивера оказались ненастоящими, сплошная подделка…
Скоро гости попрощались с хозяйкой. Алёшке дали высокую стопку шляп. Шляпы были рыжие от старости и едко пахли нафталином. Хотелось чихать.
— Ну, Соничка, нам поуа. Не печалься из-за Кузи, будь умницей…
— Ах, Липа…
Алёшка вышел последним.
— Мальчик, — негромко позвала Софья Александровна.
Алёшка медленно развернулся на месте и выглянул из-за шляп.
— Мальчик… По-моему, ты очень славный и добрый. Я тебя хочу попросить. Если ты увидишь серого кота с белой шейкой и розовой царапиной на ухе, постарайся, пожалуйста, его поймать и принеси сюда… Конечно, это, может быть, кажется смешным, но я к нему так привыкла.
Алёшка не считал себя славным и добрым. У него даже в пятках покалывало от досады и неловкости, когда про него говорили такие слова. Но ему стало жаль Софью Александровну. Что поделаешь, если для неё глупый кот Кузя — самый дорогой и любимый. И Алёшка сказал:
— Ну что вы, это нисколечко не смешно. У меня в прошлом году щенок Джульбарс потерялся, дак я целый день ревел. Я постараюсь. Если увижу вашего Кузю, обязательно притащу.
Про щенка он придумал. Кроме того, глупо было бы всерьёз сравнивать щенка с каким-то мяукающим Кузей. Но Алёшке хотелось утешить человека.
В тот день была репетиция. Каждому гвардейцу и придворному досталась шляпа. И Алёшке. Большая, с широкими полями и густыми перьями. Как у мушкетёра. Но из этой шляпы выпал таракан и угодил Алёшке за шиворот. Алёшка чуть не заорал, потому что, по правде говоря, до чёртиков боялся всякой мелкой нечисти.
Этот случай испортил Алёшке настроение. А ещё больше настроение испортилось, когда Олимпиада Викторовна решила репетировать последнюю сцену. В этой сцене Принц находит Золушку. Ну, и начинает за ней, конечно, ухаживать. Чуть ли не целоваться лезет.
Прежде чем начать сцену, Олимпиада Викторовна предложила Принцу снять берет и надеть шляпу с белыми перьями.
— По-моему, это будет очень изящно: чёвный костюм и севая шляпа из мягкого фетва с севебвом.
— Из чего шляпа? — шёпотом спросил Алёшка у Маши.
— Из фетра. Почти все шляпы делаются из фетра.
— Ага…
Началась репетиция. Принц падал перед Машей на колено, примерял ей туфельку и объяснялся в любви. Олимпиада Викторовна была недовольна:
— Нет-нет! Это всё не то. Мало чувства. Надо говоуить туогательно, очень туогательно, а у тебя выходит как-то легкомысленно. Получается, что у Пуинца в голове ветев.
И тут Алёшка довольно громко сказал:
В голове Под шляпою из фетра Очень много пустоты и ветра. Свищут там Норд-осты и зюйд-весты, Для ума там не осталось места.
Наступила неприятная тишина. Олимпиада Викторовна медленно обернулась и сурово глянула на дерзкого нарушителя творческой дисциплины.
— У тебя оч-чень злой язык. Оч-чень. Ты мешаешь уаботать. Выйди, пожалуйста, ты не занят в этой сцене.
Алёшка ушёл за кулисы, сел на фанерный королевский трон, взял забытую кем-то из артистов рапиру и стал чертить на пыльном полу слово «Маша».
Репетиция кончилась. Принц и Золушка появились за кулисами. Оба сердитые.
— Ничего не получается, — сказала Маша.
— Конечно! Из-за таких вот «поэтов», — огрызнулся Принц и мотнул белыми перьями в сторону Алёшки. — Стихоплёт недорезанный. Лезет под руку…
— Ты полегче, — сказал Алёшка.
— А ты не указывай, — гордо возразил Принц. — Раньше за такое стихоплётство человека прикалывали к стенке, как жука, в коллекции.
— Ты меня на дуэль, что ли, хочешь вызвать? — спросил Алёшка и обрадовался в душе.
— Был бы ты не трус, вызвал бы.
— Я трус?! — Алёшка вскочил.
— Мальчики, вы с ума сошли, — как и полагается в таких случаях, сказала Маша.
Принц изящным движением отстегнул и бросил на пол плащ. Вынул шпагу.
Алёшка упёрся рапирой в пол и слегка согнул клинок.
Принц бросился в атаку. Алёшка закрылся от выпада и ответным ударом сбил перо со шляпы Принца. Маша на всякий случай ойкнула. Принц отскочил на два шага. Потом красиво изготовился для нападения и опять ринулся в бой. Алёшка сделал шаг влево, пропустил Принца под клинком, развернулся и вытянул противника по худому бархатному заду. Принц взвыл. Отшвырнул шпагу и свирепо ринулся к Алёшке с кулаками.
В этот момент возникла Олимпиада Викторовна.
— Что здесь пвоисходит? — грозно произнесла она.
— А чего он лезет! — хнычущим голосом заявил бессовестный Принц. — Размахался тут своей шпагой.
Олимпиада Викторовна с шипеньем вобрала в себя воздух и сказала:
— Вон!
Она устремила на дверь отточенный палец.
— Ну и пожалуйста, — сказал Алёшка.
Маша догнала Алёшку во дворе, и они тихонько пошли рядом.
— Я так растерялась, — сказала Маша. — Даже не успела объяснить ей, что ты не виноват.
— Да вот ещё! Больно надо объяснять! — весело откликнулся Алёшка. Он был рад, что Маша идёт рядом и жалеет его. Но он не хотел, чтобы очень жалела.
— Что я, не проживу без этого кружка?
— Мне там тоже не нравится, — сказала Маша. — Да и времени не хватает. У меня ведь ещё музыка, гимнастика, английский язык. Но что делать? Если я уйду, не состоится премьера. Нельзя же срывать мероприятие.
— Конечно, нельзя!
Маша помолчала, вздохнула и спросила тихонько:
— А ты, значит, нисколько не жалеешь, что ушёл из кружка?
И Алёшка, покраснев и задохнувшись от собственной смелости, вдруг выговорил:
— Жалею. Немножко… Потому что теперь буду редко тебя видеть…
После этого он не посмел взглянуть на Машу и стал разглядывать свои сандалии. Он так и не понял, улыбнулась Маша или нахмурилась. Наверно, улыбнулась. Она сказала:
— У меня через три дня день рождения. Придёшь? В три часа.
— Приду, конечно! — обрадованно брякнул Алёшка. И тут же испугался — Только… Кто ещё придёт?
— Ой, да совсем немного народу будет! Две девочки из нашего класса, мой двоюродный братишка-первоклассник, да Андрейка Лапников. Ты его не знаешь, мы вместе в музыкальной школе учимся. Он смешной такой, толстый немножко, но зато на скрипке лучше всех играет. А то у нас магнитофон сломался. Он играть будет, а мы танцевать.
— Я не умею.
— А никто не умеет. Каждый будет как получится.
Алёшка спросил хмуро и нерешительно:
— А этот… Принц? Он, что ли, тоже придёт?
— Да ну его, — сказала Маша.
Глава третья
Алёшкин отец был археолог. Он второй месяц жил в пустыне и раскапывал старинный город. Иногда он присылал письма, в которых рассказывал про удивительные находки. Алёшка и мама очень радовались этим письмам.
Когда Алёшка пришёл домой и увидел, что мама чем-то обрадована, он сразу спросил:
— Письмо от папы?
Но мама сказала:
— Нет, у меня другая новость. Завод посылает меня в Ленинград в командировку на десять дней. Я решила взять тебя с собой!..
Мама удивилась, что Алёшка не заорал «ура!» и не запрыгал от радости.
— Ты не рад?..
Разные бывают мальчишки. Кое-кто на Алёшкином месте стал бы изворачиваться и придумывать отговорки. А другие, возможно, решили бы, что никакая девчонка не стоит того, чтобы отказываться от поездки в Ленинград.
Но Алёшка сказал:
— Понимаешь, мама, есть одна девочка. Через три дня у неё день рожденья. Она меня позвала в гости.
Мамы тоже бывают разные. Алёшкина мама не обиделась и не рассердилась.
— Ну что ж… Придётся опять просить тётю Дашу, чтобы присмотрела за тобой.
Тётя Даша жила в соседней квартире. Она была на пенсии. Когда Алёшку приходилось оставлять одного на несколько дней, родители просили тётю Дашу «присмотреть». Она охотно соглашалась. Алёшка тоже соглашался, хотя про себя считал, что всё это зря — он сам не маленький.
К вечеру мама собралась на вокзал. Конечно, она дала Алёшке множество советов и указаний, как жить самостоятельно. Последний совет был такой:
— Когда пойдёшь на день рожденья, постарайся выглядеть прилично.
— Это как?
— Сходи в парикмахерскую, постриги свои космы. Вымой как следует шею. Оденься как полагается.
— А как полагается? — озабоченно спросил Алёшка. До сих пор он об этом не думал. А в самом деле, что надеть? Школьная форма — слишком скучный костюм для праздника, да и досталось ей за год — пузыри на коленях, дырка на локте. В любимых потрёпанных джинсах и спортивной рубахе тоже не пойдёшь — это не футбол во дворе гонять.
— Надень матросский костюм.
— М-м… — с сомнением сказал Алёшка.
— А что?
— Ну… я в нём выгляжу моложе своих лет.
Мама засмеялась, поцеловала Алёшку и уехала.
А он задумался.
Вот ведь как осложняется жизнь, когда тебя зовут на день рожденья. Надо думать о «парадной» одежде. Надо (Алёшка вспомнил! — ) заботиться о подарке. Ну, подарок — это ладно. Можно подарить, например, четырёхцветную авторучку. Можно, в конце концов, отдать свой самодельный пистолет с резинкой, который стреляет проволочными пульками — он с виду почти как маузер. А как быть с костюмом?
Когда первый раз идёшь в гости к девочке, в которую ты… ну, в общем, которая тебе нравится, хочется выглядеть солидно и мужественно. А матросский костюмчик — пожалуй, слишком детский… Однако он всё-таки самый красивый у Алёшки. Вот и решай тут.
Чтобы не решать вслепую, Алёшка отыскал в шкафу среди одежды плечики, на которых с прошлого года висела матроска и короткие штаны с голубым узким ремешком. Переоделся и встал перед зеркалом…
Вот от каких пустяков зависит Сказка. Если бы мама не сказала Алёшке самые обычные слова — «постарайся выглядеть приличнее», — он бы и не встревожился в этот вечер. И, как все нормальные мальчишки, носился бы сейчас во дворе, а не вертелся бы перед зеркалом. Не разглядывал бы матроску. И не заметил бы, что медный якорёк на рукаве слегка оторвался. И не стал бы его рассматривать внимательно.
И не вспомнил бы вдруг, что почти такие же якоря были у модели клипера. Не вспомнил бы про кораблик!
Но он вспомнил.
Если бы это было ярким днём, среди шума, игры или спешных дел, ничего бы и не случилось. Но был вечер, по радио передавали печальную музыку (да к тому же мама уехала на целых десять дней), и, наверно, поэтому воспоминание о клипере тоже было печальным. «Костюмные» заботы перестали беспокоить Алёшку. Он выключил свет, забрался на диван и стал думать о кораблике. Как он стоит в сумерках, в углу на комоде, среди пыльных шляпок. Софья Александровна, конечно, сидит у окна и вздыхает о пропавшем Кузе, а под обоями шелестят тараканы. И никому дела нет до того, что маленький, но почти настоящий клипер тоскует о море.
Это было неправильно.
Несправедливо!
Разве для этого строил старый мастер свой клипер-фрегат? Для пыльного комода?
В комнате стоял полумрак, а окошко было светлым, и в нём виднелись чёрные телевизионные антенны Соседних домов. Антенны были немного похожи на мачты клиперов. За одну из них зацепился маленький месяц.
Алёшка думал о кораблях, о мастере, и постепенно у него складывались стихи:
«Жил-был где-то мастер-корабельщик… Строил удивительные вещи…»
Это сначала. А потом получилось вот что:
Жил-был старый корабельный мастер, Молчаливый, трубкою дымящий. И однажды сделал он кораблик — Крошечный, но будто настоящий. Был фрегат отделан, словно чудо — От бизани до бушпритной сетки… Но усталый старый мастер умер, И корабль остался у соседки.
Так Алёшка начал свою «Песню о клипере». Он удивился, как легко нашлись нужные слова:
Среди шляпок, старых и затасканных, Пыльных перьев и гнилого фетра, Как он жил там — парусная сказка, Чайный клипер — сын морей и ветра.
У Алёшки даже в горле заскребло, когда он сам себе прошептал эти строчки.
В самом деле, «как он жил там?» Разве место кораблю среди побитой молью рухляди? Ему стоять бы в капитанской каюте, у иллюминатора, за которым — все моря и страны. Или в квартире у старого моряка, где на стенах карты, штурвалы и пёстрые индейские маски. Или на столе у писателя, который пишет о путешествиях. Или в комнате у мальчишки, который очень хочет стать капитаном. Даже не обязательно у мальчишки. Многие девчонки тоже любят приключения. Вот и Маша мечтала стать моряком. Да и сейчас мечтает, наверно.
Конечно, мечтает!
Вот бы ей такой кораблик…
Вот бы ей этот кораблик!
Алёшка даже задрожал от волненья, такая это была мысль.
Конечно, клипер — самый лучший подарок для Маши! В самом деле, зачем ей четырёхцветная авторучка или самодельный пистолет? А парусник — это как сказка….
Только сказка-то — чужая.
«Зачем клипер старушке? — с досадой думал Алёшка. — Она на него вниманья не обращает. Говорит: случайная вещь. Подумать только: для неё этот клипер — случайная вещь!»
Теперь Алёшка ни о чём другом не мог уже думать. Потому что получалась ужасная несправедливость: чудесный кораблик стоял никому там не нужный, а самая лучшая на свете девчонка не могла получить его в подарок.
А как бы она была счастлива!
Алёшка представил сияющие Машины глаза и будто услыхал её слова:
— Ой, Алёшка! Ой, какое чудо!
Он даже завертелся на диване от всех этих мыслей.
А что делать?
Может быть, пойти к Софье Александровне и попросить, чтобы продала кораблик? Но старинная модель — не авторучка, а у Алёшки всего пять рублей.
Может быть, лучше всё по-честному объяснить ей? Вдруг она поймёт и подарит клипер?
Алёшка вздохнул. Нет, не решится он на такой разговор. И не сумеет ничего рассказать. Он и себе-то не может как следует объяснить, почему Маша — самая хорошая. И почему ей обязательно нужен кораблик. Он просто это чувствует.
Да и станет ли слушать Алёшу Софья Александровна? Ведь у неё на уме одни коты да шляпы.
Шляпы…
Шляпы!
Алёшка подскочил так, что пружины дивана взвизгнули и долго потом звенели. Он вспомнил!
В том доме, где Алёшка жил раньше, живёт и сейчас знакомый мальчишка — Владик Васильков… Он два года назад приехал из старинного города Таллина. В этом городе множество домов с высокими печными трубами. А там, где трубы, не обойтись без трубочистов. Трубочисты в Таллине — знаменитые люди. И шляпы у них тоже знаменитые — высокие чёрные цилиндры. Владька рассказывал, что у него есть такой цилиндр. Будто бы ему, Владьке, отдал эту шляпу знакомый трубочист. Владька Васильков — человек сговорчивый. Он, пожалуй, согласится променять шляпу на четыре марки с африканскими рыбами и хороший ножик с пятью лезвиями и отвёрткой.
У Софьи Александровны полно всяких шляп, но такого цилиндра Алёшка не заметил. Наверно, его в коллекции нет. Завтра же, рано утром, Алёшка помчится добывать эту драгоценную шляпу. А потом придёт к Софье Александровне и очень вежливо скажет:
«Извините, пожалуйста. У вас есть кораблик, он вам совсем не нужен. А у меня есть редкая шляпа, она мне тоже не нужна. Вас интересуют шляпы, а меня — модели. Давайте поменяемся. От этого только польза будет…»
Конечно, тут надо набраться смелости, потому что это не с мальчишками меняться. Но Алёшка наберётся. Ради Маши. И ради того, чтобы вызволить клипер из плена. Он должен спасти корабль!
С такой мыслью Алёшка заснул.
А ночью ударила гроза. Алёшка проснулся, но не от грома и вспышек, а от холодных брызг. Их занёс в окошко ветер.
Парусом вздувалась штора.
Алёшка подскочил к окну, чтобы захлопнуть его, но тут вдруг так сверкнуло и трахнуло, что он замер. Не от испуга, а от красоты.
При голубой вспышке он увидел, как хлещет ливень и мчатся по асфальту потоки, белые от пены. Казалось, что началось наводнение. Ещё раз блеснула молния, и тополя словно зажглись изнутри зелёным светом. Ветер и потоки ревели и трубили. Была в грозе такая удаль и такая сила, что Алёшке не захотелось закрывать окно. Пусть надувается штора, пусть качается лампа у потолка, пусть в шкафу звенят с перепугу тонкие стаканы. Он только взял с вешалки старый мамин плащ и укрылся им на диване, чтобы колючие брызги не сыпались на руки и ноги.
Молнии загорались часто, и потолок от них делался голубым. Хлестала и бурлила за окном вода.
«Загудели влажные зюйд-весты, — подумал Алёшка. — Водяной стеною ливень рухнул…»
И он уснул под шум грозы.
Глава четвертая
Утро было солнечное и влажное. На асфальте блестели лужи и валялись ветки клёнов, обломанные грозой. Налетал ветерок. И когда Алёшка вышел из подъезда, синий воротник у него за спиной встрепенулся и захлопал, как праздничный флаг. Алёшке стало весело и показалось, что сегодня обязательно случится необыкновенное. Алёшка зашагал к Владику Василькову за шляпой трубочиста.
Но бывают события, из-за которых летят вверх ногами все планы.
Алёшка прошёл два квартала и услышал мяуканье. Сиплое и протяжное. На большом тополе, почти у верхушки, сидел серый кот. Он был мокрый и поэтому казался очень тощим и несчастным. Наверно, злые собаки загнали кота на дерево ещё вчера, и бедняга сидел там всю ночь под грозой и ливнем. Забрался с перепугу, а слезть боится.
Алёшка прищурился и разглядел на кошачьем ухе здоровенную розовую царапину. Он чуть не взвизгнул от радости: «Кузя!» Теперь, пожалуй, не нужен был цилиндр трубочиста. Получив ненаглядного Кузю, Софья Александровна обязательно захочет наградить спасителя. А она ведь видела, как Алёшка вчера не мог оторваться от клипера. И что, в самом деле, для неё этот клипер по сравнению с Кузей?!
Не надо думать про Алёшку плохо. Если бы не было никакого кораблика, он бы, конечно, всё равно не прошёл мимо несчастного кота. Но сейчас Алёшка особенно старался и спешил. Он скинул сандалии и с разбега атаковал мокрый ствол тополя.
Подъём начался хорошо. Ствол был наклонный, шероховатый, и Алёшка легко добрался до половины тополя. Правда, колени ободрал, а матроска на животе промокла и помялась, но это была чепуха.
Потом ствол разветвился, и до Кузи пришлось ползти по скользким сучьям. Алёшка дополз. Хотел аккуратно взять Кузю. Глупый кот зажмурился и протяжно завопил. Когтями он мёртво вцепился в кору. Делать нечего, Алёшка ухватил Кузю за «шкирку» и стал отдирать от коры. Кузя отодрался, но тут же вцепился в Алёшкино плечо. Алёшка тихо взвыл и скатился с тополя почти кубарем.
Внизу ждали болельщики.
— Геройский парнишка, — сказал высокий дядька с усами.
— Намучился котик-то, — вздохнула тетушка в цветастой кофте. — И хозяев, поди, нет у бедняжки?
«Бедняжка», почуяв близость земли, ослабил когти, но всё ещё сидел, зажмурившись и прижав уши.
— Знаю я хозяйку, — буркнул Алёшка, нащупывая ногами сандалии. Исцарапанное плечо и колени болели. «Ладно, — подумал он. — Зато есть доказательства, что я эту скотину с большим трудом достал, даже с риском».
И, шлёпая незастёгнутыми сандалиями, Алёшка потащил Кузю к домику Софьи Александровны.
Домик был пуст. Стёкла оказались выбиты, дверь перекошена, труба над крышей рассыпалась. Углы совсем скособочились, из щелей торчала пакля.
Ничего не понимая, Алешка заглянул внутрь. В опустевших комнатах стояла тёмная вода. В ней плавали обрывки бумаги и трёхногий стул.
Алёшка прижал к груди обмякшего от переживаний Кузю и стал обходить домик со всех сторон.
Видно было, что ночной ливень бушевал здесь вовсю. Потоки подмыли землю и сдвинули домик к оврагу. На склоне оврага, там, где вода ночью устремлялась вниз, вырваны были напрочь кустарники.
У самого обрыва на перевёрнутом ведре сидела девочка лет восьми с прямыми длинными волосами пшеничного цвета. Она держала на коленях лупоглазую куклу и тихонько пела странную песенку:
Вырастет за городом Лес-трава.
Ты в лесу не бойся ни волка, ни льва.
Только серой мыши Бойся иногда.
С серой мышью в сказку Приходит беда…
— Послушай, — окликнул Алёшка. — Что тут случилось? Где Софья Александровна?
Девочка подняла на Алёшку прозрачные глаза.
— Что случилось? — повторила она певучим голоском. — Дом водой подмыло, дождём затопило. Беды понаделало — ой-ёй-ёй… А Софью Александровну на новую квартиру племянник увёз. Он её давно звал, да всё сговорить не мог. А теперь-то уж и сговаривать не пришлось. Рано утречком приехал на машине, погрузил всё добро да и поехали. Дом-то скоро в овраг сползёт…
От нехорошего предчувствия у Алёшки засосало под сердцем.
— А имущество? Ничего не пострадало?
Девочка вздохнула:
— Ну, как не пострадало… Тумбочку с водой унесло, две испанских шляпы. Да ещё кораблик маленький. Хороший такой. Ящик стеклянный от него остался, а самого нет…
«Так я и знал!» — с отчаяньем подумал Алёшка.
А девочка продолжала:
— Софья Александровна так переживала из-за шляп. И кораблик жалела. Тумбочку нисколечко не жалела, а кораблик — очень. Говорит, лучше бы я его тому мальчику подарила.
От удивленья Алёшка опустил руки, и Кузя шмякнулся на землю. Алёшка машинально подхватил его опять.
— Ой, да это Кузенька! — обрадовалась девочка. — Я и не узнала. Нашёлся, мой хорошенький. Давай, мальчик, я его Софье Александровне отнесу. Вот обрадуется.
Она встала, положила куклу на ведро, выпрямилась. Маленькая такая, тонкая, в синем выгоревшем платьице с белыми кружочками. И Алёшке вдруг показалось, будто он видел её где-то уже, только вспомнить не может… Он протянул девочке кота, и Кузя замурлыкал у неё на руках.
— А какому мальчику она хотела подарить кораблик? — спросил Алёшка, чуть не плача от огорченья.
— Тому, который у неё вчера был. Какому же еще? Других она не знает.
— Вот что, — сказал Алёшка, — спущусь-ка я в овраг. Может, кораблик в кустах застрял. Не мог он далеко уплыть.
Он ступил на край обрыва и взялся за куст.
Девочка торопливо остановила:
— И не думай. Только в глине перемажешься да обдерешься. И ничего там нет. Софьи Александровнин племянник туда в резиновых сапогах лазил, шляпы искал да всё остальное. И ничегошеньки. Ручьём унесло.
— А вдруг найду…
— Что уплыло, не догонишь, — возразила девочка тихо, но так уверенно, что Алёшка остановился.
— Почему?
— А вот потому…
«Ну её, — подумал Алёшка. — Спущусь, поищу».
— Постой, Алёша, — сказала девочка.
Он удивился:
— Ты разве меня знаешь?
— Немножко, — хитровато ответила она.
Непонятно всё это было. И почувствовал Алёшка беспокойство и надежду. Он подошёл к девочке.
— Послушай… А может, знаешь ты, где кораблик искать?
— Не-а, — откликнулась она. Поглядела на Алёшку серьёзно, подумала и вдруг сказала:
— Не знаю. А узнать помогу.
Алёшка усмехнулся:
— Ты что, колдунья?
— Маленько, — сказала девочка без улыбки.
Алёшка сказал слегка насмешливо:
— Ну, давай.
— Ты иди на угол Первомайской и Садовой. Там есть справочное бюро…
— Там есть сапожная будка. И больше ничего, — перебил Алёшка. — Не дури мне мозги.
Девочка не рассердилась и не обиделась.
— Ты послушай. Это смотря для кого. Для одних сапожная будка, для других справочное бюро. Работает в нём старичок. Он знает всё-всё на свете.
— А ты откуда знаешь про старичка?
— Это же мой дедушка.
— Он, конечно, тоже колдун? — спросил Алёшка не без ехидства.
— Конечно, — строго сказала девочка. — Только он не любит, когда к нему сразу лезут с вопросами. Надо знаешь как спрашивать? Придёшь в будку, постоишь просто так, а потом говори, будто сам с собой. Ну, например: «Интересно, где бы мне раздобыть ковёр-самолёт?» Если у дедушки хорошее настроение, он ответит.
— А если плохое?
— Ты не бойся. У него сегодня хорошее.
— Интересно… — сказал Алёшка. — А с чего это вдруг ты взялась мне помогать?
У девочки порозовели кончики ушей, но смотрела она всё так же прямо и серьёзно.
— Потому что ты красивый и смелый, — тихо сказала она.
— Я?! — обалдело переспросил Алёшка.
— Конечно. Даже не побоялся на такую высотищу за Кузей лезть. Вон, исцарапался весь, а всё равно…
— Да ну тебя, — пробормотал Алёшка. — Я с тобой по-хорошему, а ты дразнишься.
— Не-а, — сказала девочка. Прижала Кузю к ситцевому платьицу и убежала.
«Смелый — это ещё туда-сюда, — думал Алёшка. — Но красивый… Надо же выдумать такое!» Потом он вспомнил правдивые глаза девочки и поверил. Не тому, конечно, что он красивый, а рассказу про справочное бюро и дедушку. И решил: «Попробую».
Будка была низенькая, сколоченная из облезлой фанеры. Лёгонькая. Даже удивительно, что её не смахнула с места ночная гроза.
Дверца оказалась открыта, и Алёшка вошёл.
В углу, отгородившись широкой доской, как прилавком, сидел сухощавый старичок в чёрном берете с хвостиком. На круглом носу — очки, на щеках — седая щетина. Перед старичком на тонкой железной «лапе» висел ботинок. Старичок тюкал по ботинку молотком и тихо бормотал.
— Здрасте… — робко сказал Алёшка.
Старичок не откликнулся.
«Ну и ладно», — подумал Алёшка обиженно. И стал оглядываться. Внутри будки всё было обыкновенно: полки с деревянными колодками и башмаками, вырезанные из «Огонька» картинки, старый табель-календарь. В углу тикали кособокие ходики, у которых вместо гири висел ржавый большой замок.
Глядя на этот замок, Алёшка проговорил, будто между прочим:
— Интересно бы узнать, можно ли найти маленький кораблик, если его унесло потоком и никто не знает куда?
Алёшка услышал, что старичок Перестал колотить по ботинку и хмыкнул.
— Твой, что ли, кораблик-то?
Алёшка растерялся. Конечно, клипер не его. Но ведь Софья Александровна всё равно хотела подарить ’Модель ему…
— Мой… почти, — сказал Алёшка. И украдкой взглянул на старичка.
Тот смотрел не сердито, даже улыбался.
— Почти? — спросил он.
«Всё знает», — подумал Алёшка, и стало ему очень неловко.
— Ну… не совсем, — начал объяснять он. — Но ведь этот кораблик сейчас всё равно ничей, раз его бросили… По морским законам даже настоящий корабль, если его бросают, может стать призом того, кто его найдёт.
Старичок дребезжаще засмеялся.
— Ишь ты, морской волк. Прямо адмирал Нахимов… А с чего это ты решил меня про такое дело расспрашивать? Или надоумил кто?
— Внучка ваша, — неохотно сказал Алёшка.
— A-а… Ты, Алёша, видать, приглянулся ей?
— Ещё чего! — воскликнул Алёшка и Почувствовал, что краснеет.
— Ну-ну, не петушись, — усмехнулся старичок. И сказал:
— Кораблик найти можно, да путь далёкий… Ручьём унесло, говоришь? Все ручьи в реки бегут, все реки в море текут. А на берегу Самого Синего моря стоит город Ветрогорск. А в городе есть Музей Удивительных Морских Открытий и Кораблей. Иначе — просто — Корабельный музей. И всеми делами там ведает Хранитель музея. Много у него дел, а самое любимое — собирать модели кораблей. И такой он мастер, такой любитель маленьких кораблей, что есть у него просто удивительная способность: ни одну модель не упускает, притягивает просто как магнит. Где бы какой кораблик ни потерялся, куда бы ни унесло его волнами, обязательно доплывёт до Ветрогорска. Будто есть какое-то чувство особое у этих маленьких кораблей. Вроде как у перелётных птиц. Скажем, упустили вчера мальчишки свою игрушечную бригантину, а сегодня она, глядишь, уже в музее у Хранителя… Ищи, если хочешь, только дорога не близкая.
— Прямо сказка получается, — недоверчиво сказал Алёшка.
— А как же! — охотно откликнулся старичок. — Сказка и есть.
— Настоящая?
— А вот это не знаю… — Старичок поглядел внимательно и даже строго. — Не знаю, Алёша. Это как у тебя получится. Смотри сам.
— Но… что же смотреть? Что должно получиться?
— А ты вспомни-ка, Алёша. Все настоящие сказки про одно: как человек ищет человека. Братец Иванушка — сестрицу Алёнушку, Руслан — Людмилу, Иван-царевич — Василису Премудрую. А маленький Звёздный мальчик свою матушку ищет, которую злой колдун унёс.
— Это верно. А ещё в «Снежной королеве» Герда ищет Кая.
— Да. А Принц — Золушку.
Напоминание, о Принце не понравилось Алёшке, и от досады он решил возразить старику:
Не во всех сказках так. Некоторые Иваны-царевичи, например, какое-нибудь перо жар-птицы ищут или ещё что-нибудь. А принцы тоже всякие бывают…
— Это верно. Только ведь перо-то жар-птицы, зачем? Не для себя они его добывают, а всё для того же: чтобы в конце сказки любимую от беды спасти. Или хорошего друга отыскать.
— Но ведь и я кораблик не для себя ищу, — сказал Алёшка немного обиженно. — Я подарить его хочу… хорошему другу… То есть она не знает ещё, наверно, что я настоящий друг. Но я очень хочу подружиться.
— А разве нельзя без кораблика?
— Конечно, можно! Вы думаете, что я за кораблик хочу дружбу добыть? Просто у неё день рожденья, а клипер — самый лучший для неё подарок! Знаете как она обрадуется!
— Это хорошо, если обрадуется, — задумчиво сказал старичок. И добавил торжественно:
— Радость для человека — очень важная вещь… Что ж, попробуй, Алёша, раз так решил. Я дам тебе совет.
— Спасибо!
— Спасибо, Алёша, говорят в конце сказки. А пока слушай. Тебе нужен билет до Ветрогорска…
— Да!
— Ты ступай в Транспортное Агентство, туда, где кассы для поездов, самолётов, автобусов, ковров-са… Кха… В общем, для всего на свете.
— Это на Первомайской улице?
— Нет, это другие кассы. На улице Полярных Капитанов.
Алёшка и не слыхал про такую улицу.
— Где это, дедушка?
— А, не знаешь? — хитро сказал старичок. — Ну, слушай. Пойдёшь по Садовой до конца, там будет старый стадион…
— Ага! Мы зимой там военную игру устраивали.
— Ну вот. Ты его не обходи, а найди в заборе щель. И шагай напрямик. А как стадион-то перейдёшь, да в другую щель вылезешь, там и будет улица Полярных Капитанов. А кассы — в доме номер двадцать два, по левую руку… Ну, ступай.
— Спасибо!
— Ты подожди со «спасибо»-то. Ты послушай ещё. Если где в пути что-нибудь опасное встретишь, случай непонятный какой-нибудь или, скажем, загадку, ты от этого дела не беги. Сказка без того не обходится. Ну и о главном не забывай, шагай себе смело.
— Ладно. Я пойду.
— Иди, Алёша. Да постарайся ничему не удивляться.
Глава пятая
Утро было солнечное и влажное. На асфальте блестели лужи и валялись ветки клёнов, обломанные грозой. Налетал ветерок. И когда Алёшка вышел из подъезда, синий воротник у него за спиной встрепенулся и захлопал, как праздничный флаг. Алёшке стало весело и показалось, что сегодня обязательно случится необыкновенное. Алёшка зашагал к Владику Василькову за шляпой трубочиста.
Но бывают события, из-за которых летят вверх ногами все планы.
Алёшка прошёл два квартала и услышал мяуканье. Сиплое и протяжное. На большом тополе, почти у верхушки, сидел серый кот. Он был мокрый и поэтому казался очень тощим и несчастным. Наверно, злые собаки загнали кота на дерево ещё вчера, и бедняга сидел там всю ночь под грозой и ливнем. Забрался с перепугу, а слезть боится.
Алёшка прищурился и разглядел на кошачьем ухе здоровенную розовую царапину. Он чуть не взвизгнул от радости: «Кузя!» Теперь, пожалуй, не нужен был цилиндр трубочиста. Получив ненаглядного Кузю, Софья Александровна обязательно захочет наградить спасителя. А она ведь видела, как Алёшка вчера не мог оторваться от клипера. И что, в самом деле, для неё этот клипер по сравнению с Кузей?!
Не надо думать про Алёшку плохо. Если бы не было никакого кораблика, он бы, конечно, всё равно не прошёл мимо несчастного кота. Но сейчас Алёшка особенно старался и спешил. Он скинул сандалии и с разбега атаковал мокрый ствол тополя.
Подъём начался хорошо. Ствол был наклонный, шероховатый, и Алёшка легко добрался до половины тополя. Правда, колени ободрал, а матроска на животе промокла и помялась, но это была чепуха.
Потом ствол разветвился, и до Кузи пришлось ползти по скользким сучьям. Алёшка дополз. Хотел аккуратно взять Кузю. Глупый кот зажмурился и протяжно завопил. Когтями он мёртво вцепился в кору. Делать нечего, Алёшка ухватил Кузю за «шкирку» и стал отдирать от коры. Кузя отодрался, но тут же вцепился в Алёшкино плечо. Алёшка тихо взвыл и скатился с тополя почти кубарем.
Внизу ждали болельщики.
— Геройский парнишка, — сказал высокий дядька с усами.
— Намучился котик-то, — вздохнула тетушка в цветастой кофте. — И хозяев, поди, нет у бедняжки?
«Бедняжка», почуяв близость земли, ослабил когти, но всё ещё сидел, зажмурившись и прижав уши.
— Знаю я хозяйку, — буркнул Алёшка, нащупывая ногами сандалии. Исцарапанное плечо и колени болели. «Ладно, — подумал он. — Зато есть доказательства, что я эту скотину с большим трудом достал, даже с риском».
И, шлёпая незастёгнутыми сандалиями, Алёшка потащил Кузю к домику Софьи Александровны.
Домик был пуст. Стёкла оказались выбиты, дверь перекошена, труба над крышей рассыпалась. Углы совсем скособочились, из щелей торчала пакля.
Ничего не понимая, Алешка заглянул внутрь. В опустевших комнатах стояла тёмная вода. В ней плавали обрывки бумаги и трёхногий стул.
Алёшка прижал к груди обмякшего от переживаний Кузю и стал обходить домик со всех сторон.
Видно было, что ночной ливень бушевал здесь вовсю. Потоки подмыли землю и сдвинули домик к оврагу. На склоне оврага, там, где вода ночью устремлялась вниз, вырваны были напрочь кустарники.
У самого обрыва на перевёрнутом ведре сидела девочка лет восьми с прямыми длинными волосами пшеничного цвета. Она держала на коленях лупоглазую куклу и тихонько пела странную песенку:
Вырастет за городом Лес-трава.
Ты в лесу не бойся ни волка, ни льва.
Только серой мыши Бойся иногда.
С серой мышью в сказку Приходит беда…
— Послушай, — окликнул Алёшка. — Что тут случилось? Где Софья Александровна?
Девочка подняла на Алёшку прозрачные глаза.
— Что случилось? — повторила она певучим голоском. — Дом водой подмыло, дождём затопило. Беды понаделало — ой-ёй-ёй… А Софью Александровну на новую квартиру племянник увёз. Он её давно звал, да всё сговорить не мог. А теперь-то уж и сговаривать не пришлось. Рано утречком приехал на машине, погрузил всё добро да и поехали. Дом-то скоро в овраг сползёт…
От нехорошего предчувствия у Алёшки засосало под сердцем.
— А имущество? Ничего не пострадало?
Девочка вздохнула:
— Ну, как не пострадало… Тумбочку с водой унесло, две испанских шляпы. Да ещё кораблик маленький. Хороший такой. Ящик стеклянный от него остался, а самого нет…
«Так я и знал!» — с отчаяньем подумал Алёшка.
А девочка продолжала:
— Софья Александровна так переживала из-за шляп. И кораблик жалела. Тумбочку нисколечко не жалела, а кораблик — очень. Говорит, лучше бы я его тому мальчику подарила.
От удивленья Алёшка опустил руки, и Кузя шмякнулся на землю. Алёшка машинально подхватил его опять.
— Ой, да это Кузенька! — обрадовалась девочка. — Я и не узнала. Нашёлся, мой хорошенький. Давай, мальчик, я его Софье Александровне отнесу. Вот обрадуется.
Она встала, положила куклу на ведро, выпрямилась. Маленькая такая, тонкая, в синем выгоревшем платьице с белыми кружочками. И Алёшке вдруг показалось, будто он видел её где-то уже, только вспомнить не может… Он протянул девочке кота, и Кузя замурлыкал у неё на руках.
— А какому мальчику она хотела подарить кораблик? — спросил Алёшка, чуть не плача от огорченья.
— Тому, который у неё вчера был. Какому же еще? Других она не знает.
— Вот что, — сказал Алёшка, — спущусь-ка я в овраг. Может, кораблик в кустах застрял. Не мог он далеко уплыть.
Он ступил на край обрыва и взялся за куст.
Девочка торопливо остановила:
— И не думай. Только в глине перемажешься да обдерешься. И ничего там нет. Софьи Александровнин племянник туда в резиновых сапогах лазил, шляпы искал да всё остальное. И ничегошеньки. Ручьём унесло.
— А вдруг найду…
— Что уплыло, не догонишь, — возразила девочка тихо, но так уверенно, что Алёшка остановился.
— Почему?
— А вот потому…
«Ну её, — подумал Алёшка. — Спущусь, поищу».
— Постой, Алёша, — сказала девочка.
Он удивился:
— Ты разве меня знаешь?
— Немножко, — хитровато ответила она.
Непонятно всё это было. И почувствовал Алёшка беспокойство и надежду. Он подошёл к девочке.
— Послушай… А может, знаешь ты, где кораблик искать?
— Не-а, — откликнулась она. Поглядела на Алёшку серьёзно, подумала и вдруг сказала:
— Не знаю. А узнать помогу.
Алёшка усмехнулся:
— Ты что, колдунья?
— Маленько, — сказала девочка без улыбки.
Алёшка сказал слегка насмешливо:
— Ну, давай.
— Ты иди на угол Первомайской и Садовой. Там есть справочное бюро…
— Там есть сапожная будка. И больше ничего, — перебил Алёшка. — Не дури мне мозги.
Девочка не рассердилась и не обиделась.
— Ты послушай. Это смотря для кого. Для одних сапожная будка, для других справочное бюро. Работает в нём старичок. Он знает всё-всё на свете.
— А ты откуда знаешь про старичка?
— Это же мой дедушка.
— Он, конечно, тоже колдун? — спросил Алёшка не без ехидства.
— Конечно, — строго сказала девочка. — Только он не любит, когда к нему сразу лезут с вопросами. Надо знаешь как спрашивать? Придёшь в будку, постоишь просто так, а потом говори, будто сам с собой. Ну, например: «Интересно, где бы мне раздобыть ковёр-самолёт?» Если у дедушки хорошее настроение, он ответит.
— А если плохое?
— Ты не бойся. У него сегодня хорошее.
— Интересно… — сказал Алёшка. — А с чего это вдруг ты взялась мне помогать?
У девочки порозовели кончики ушей, но смотрела она всё так же прямо и серьёзно.
— Потому что ты красивый и смелый, — тихо сказала она.
— Я?! — обалдело переспросил Алёшка.
— Конечно. Даже не побоялся на такую высотищу за Кузей лезть. Вон, исцарапался весь, а всё равно…
— Да ну тебя, — пробормотал Алёшка. — Я с тобой по-хорошему, а ты дразнишься.
— Не-а, — сказала девочка. Прижала Кузю к ситцевому платьицу и убежала.
«Смелый — это ещё туда-сюда, — думал Алёшка. — Но красивый… Надо же выдумать такое!» Потом он вспомнил правдивые глаза девочки и поверил. Не тому, конечно, что он красивый, а рассказу про справочное бюро и дедушку. И решил: «Попробую».
Будка была низенькая, сколоченная из облезлой фанеры. Лёгонькая. Даже удивительно, что её не смахнула с места ночная гроза.
Дверца оказалась открыта, и Алёшка вошёл.
В углу, отгородившись широкой доской, как прилавком, сидел сухощавый старичок в чёрном берете с хвостиком. На круглом носу — очки, на щеках — седая щетина. Перед старичком на тонкой железной «лапе» висел ботинок. Старичок тюкал по ботинку молотком и тихо бормотал.
— Здрасте… — робко сказал Алёшка.
Старичок не откликнулся.
«Ну и ладно», — подумал Алёшка обиженно. И стал оглядываться. Внутри будки всё было обыкновенно: полки с деревянными колодками и башмаками, вырезанные из «Огонька» картинки, старый табель-календарь. В углу тикали кособокие ходики, у которых вместо гири висел ржавый большой замок.
Глядя на этот замок, Алёшка проговорил, будто между прочим:
— Интересно бы узнать, можно ли найти маленький кораблик, если его унесло потоком и никто не знает куда?
Алёшка услышал, что старичок Перестал колотить по ботинку и хмыкнул.
— Твой, что ли, кораблик-то?
Алёшка растерялся. Конечно, клипер не его. Но ведь Софья Александровна всё равно хотела подарить ’Модель ему…
— Мой… почти, — сказал Алёшка. И украдкой взглянул на старичка.
Тот смотрел не сердито, даже улыбался.
— Почти? — спросил он.
«Всё знает», — подумал Алёшка, и стало ему очень неловко.
— Ну… не совсем, — начал объяснять он. — Но ведь этот кораблик сейчас всё равно ничей, раз его бросили… По морским законам даже настоящий корабль, если его бросают, может стать призом того, кто его найдёт.
Старичок дребезжаще засмеялся.
— Ишь ты, морской волк. Прямо адмирал Нахимов… А с чего это ты решил меня про такое дело расспрашивать? Или надоумил кто?
— Внучка ваша, — неохотно сказал Алёшка.
— A-а… Ты, Алёша, видать, приглянулся ей?
— Ещё чего! — воскликнул Алёшка и Почувствовал, что краснеет.
— Ну-ну, не петушись, — усмехнулся старичок. И сказал:
— Кораблик найти можно, да путь далёкий… Ручьём унесло, говоришь? Все ручьи в реки бегут, все реки в море текут. А на берегу Самого Синего моря стоит город Ветрогорск. А в городе есть Музей Удивительных Морских Открытий и Кораблей. Иначе — просто — Корабельный музей. И всеми делами там ведает Хранитель музея. Много у него дел, а самое любимое — собирать модели кораблей. И такой он мастер, такой любитель маленьких кораблей, что есть у него просто удивительная способность: ни одну модель не упускает, притягивает просто как магнит. Где бы какой кораблик ни потерялся, куда бы ни унесло его волнами, обязательно доплывёт до Ветрогорска. Будто есть какое-то чувство особое у этих маленьких кораблей. Вроде как у перелётных птиц. Скажем, упустили вчера мальчишки свою игрушечную бригантину, а сегодня она, глядишь, уже в музее у Хранителя… Ищи, если хочешь, только дорога не близкая.
— Прямо сказка получается, — недоверчиво сказал Алёшка.
— А как же! — охотно откликнулся старичок. — Сказка и есть.
— Настоящая?
— А вот это не знаю… — Старичок поглядел внимательно и даже строго. — Не знаю, Алёша. Это как у тебя получится. Смотри сам.
— Но… что же смотреть? Что должно получиться?
— А ты вспомни-ка, Алёша. Все настоящие сказки про одно: как человек ищет человека. Братец Иванушка — сестрицу Алёнушку, Руслан — Людмилу, Иван-царевич — Василису Премудрую. А маленький Звёздный мальчик свою матушку ищет, которую злой колдун унёс.
— Это верно. А ещё в «Снежной королеве» Герда ищет Кая.
— Да. А Принц — Золушку.
Напоминание, о Принце не понравилось Алёшке, и от досады он решил возразить старику:
Не во всех сказках так. Некоторые Иваны-царевичи, например, какое-нибудь перо жар-птицы ищут или ещё что-нибудь. А принцы тоже всякие бывают…
— Это верно. Только ведь перо-то жар-птицы, зачем? Не для себя они его добывают, а всё для того же: чтобы в конце сказки любимую от беды спасти. Или хорошего друга отыскать.
— Но ведь и я кораблик не для себя ищу, — сказал Алёшка немного обиженно. — Я подарить его хочу… хорошему другу… То есть она не знает ещё, наверно, что я настоящий друг. Но я очень хочу подружиться.
— А разве нельзя без кораблика?
— Конечно, можно! Вы думаете, что я за кораблик хочу дружбу добыть? Просто у неё день рожденья, а клипер — самый лучший для неё подарок! Знаете как она обрадуется!
— Это хорошо, если обрадуется, — задумчиво сказал старичок. И добавил торжественно:
— Радость для человека — очень важная вещь… Что ж, попробуй, Алёша, раз так решил. Я дам тебе совет.
— Спасибо!
— Спасибо, Алёша, говорят в конце сказки. А пока слушай. Тебе нужен билет до Ветрогорска…
— Да!
— Ты ступай в Транспортное Агентство, туда, где кассы для поездов, самолётов, автобусов, ковров-са… Кха… В общем, для всего на свете.
— Это на Первомайской улице?
— Нет, это другие кассы. На улице Полярных Капитанов.
Алёшка и не слыхал про такую улицу.
— Где это, дедушка?
— А, не знаешь? — хитро сказал старичок. — Ну, слушай. Пойдёшь по Садовой до конца, там будет старый стадион…
— Ага! Мы зимой там военную игру устраивали.
— Ну вот. Ты его не обходи, а найди в заборе щель. И шагай напрямик. А как стадион-то перейдёшь, да в другую щель вылезешь, там и будет улица Полярных Капитанов. А кассы — в доме номер двадцать два, по левую руку… Ну, ступай.
— Спасибо!
— Ты подожди со «спасибо»-то. Ты послушай ещё. Если где в пути что-нибудь опасное встретишь, случай непонятный какой-нибудь или, скажем, загадку, ты от этого дела не беги. Сказка без того не обходится. Ну и о главном не забывай, шагай себе смело.
— Ладно. Я пойду.
— Иди, Алёша. Да постарайся ничему не удивляться.
Глава шестая
Улица Дальняя была совсем старая. Домики и заборы стояли по колено в лопухах. На заросшей дороге ярко желтели одуванчики, в канавах росли ромашки. Высокие травинки торчали в щелях деревянного тротуара. Тротуар был узкий и расшатанный, доски мягко прогибались под ногами. И никто не попадался навстречу.
Алёшка был одет по-походному: он натянул зелёную рубашку, старые спортивные брюки и взял с собой на всякий случай курточку, в которой ездил в лагерь. В задний карман он затолкал два бутерброда с маслом. А Зелёный Билет Алёшка держал в руке, потому что положить вместе с бутербродами не решился: вдруг перемажется маслом.
Билет был зелёный, как свежий тополиный лист. По углам Алёшка разглядел бледно отпечатанные рисунки: самолёт, тепловоз, пароход и автобус. Вверху стоял чёрный номер: ОС 100743. Под номером красными маленькими буквами было оттиснуто: «Для Особых Случаев». В середине билета темнела крупная надпись: «На все виды транспорта. ТУДА И ОБРАТНО». А пониже: «Ветрогорск». В нижнем углу голубел квадратный штамп: «Трансагентство. Касса № 2». В общем, билет был самый настоящий. Даже не верилось, что заплатил Алёшка всего три копейки…
Улица кончилась. Вернее, кончились дома, а деревянный тротуар и канавы ещё тянулись. За канавами раскинулось покрытое травами поле. До горизонта. Потом оборвался и тротуар. Вместо него побежала заросшая тропинка. Зашелестела у ног трава.
Алёшке казалось, что он плывёт по зелёному морю. Только шума волн не было слышно. Шорох травы да неумолчный стрекот кузнечиков. Небо с маленькими белыми облаками будто слегка покачивалось над Алёшкой и плыло навстречу.
И вдруг Алёшка увидел реку. Но что это была за река! Маленькая, не шире обычного переулка. Сквозь тёмную воду просвечивало дно с золотистыми песчинками. Летали стрекозы. Росли по берегам кусты ольхи. Ну откуда здесь возьмётся пароход? Лодка и та еле проберётся в этом ручье.
«Посмеялись! — подумал Алёшка. — Обманули, сунули негодный билет за три копейки! А я, дурак, поверил!» Он сел у воды и горько задумался.
Но долго печалиться не пришлось. Алёшка услышал вдали странное пыхтенье, будто в траве застрял паровоз. За поворотом, над высокими кустами двигалась большая голубая труба с серебряными звёздами. Из трубы валил дым.
Алёшка вскочил.
Пароход выполз из-за поворота. Он был белый, двухэтажный и, видимо, очень старинный. Его плоское зелёное днище скребло по песчаному дну. Громадные гребные колёса не помещались в реке. Они нависали над берегом, упирались красными лопастями в землю, ломали кусты. Пароход не плыл, а ехал по реке как трактор. Он бы похож на морское чудовище, которое выбралось на сушу и прёт напролом.
Алёшка глядел во все глаза и не верил такому чуду. Но верь не верь, а пароход, отдуваясь, придвинулся вплотную, и пришлось отскочить, чтобы не прихлопнуло гребной лопастью.
Пароход вздохнул, как усталый кит, и остановился. Тут же с борта к Алёшкиным сандалиям шлёпнулся трап — две доски с поперечными брусками. У входа на борт появился очень большой и очень толстый человек в белом парадном кителе. У человека была светлая раздвоенная борода, седые космы и красно-коричневое лицо с носом, похожим на помидор. Морская фуражка на большущей голове казалась крошечной и торчала где-то на затылке.
Алёшка сразу понял, что видит Капитана.
— Молодой человек! — загудел Капитан таким голосом, что пригнулась трава. — Надеюсь, это вы — пассажир с Зелёным Билетом? Если так, прошу пожаловать на борт моего судна!
Алёшка поднялся на пароход, всё ещё удивлённо моргая.
— Приветствую вас! — провозгласил Капитан и протянул руку. — Оч-чень, оч-чень рад! Наконец-то у меня настоящий пассажир. Такой, для каких предназначен мой пароход. — Он понизил голос и продолжал — Вы не поверите, как мне надоело возить всяких случайных личностей, командировочных нытиков и лодырей-туристов. Вот, полюбуйтесь.
Он скосил глаза в сторону носовой палубы.
Там в плетёных креслах расположились несколько мужчин в соломенных шляпах. Они сидели, как в автобусе: держали на коленях большие портфели и смотрели прямо перед собой.
Капитан язвительно хмыкнул:
— Просочились на судно всякими неправдами. По знакомству. А теперь недовольны, что я изменил рейс из-за пассажира с Зелёным Билетом. Ничего, голубчики, подождёте…
— Неужели вы из-за меня влезли в эту речку? — удивлённо сказал Алёшка.
— А как же! Мы ещё два часа назад получили радиограмму, что вы будете ждать в этой точке.
— Но ведь… Пароход такой громадный, а речка совсем маленькая. Просто не верится.
Капитан довольно ухмыльнулся:
— Пустяки. Если будет необходимость, моя посудина прошлёпает даже через Сахару… Хотя, по правде говоря, Сахара — это совсем не море.
— Конечно, — поддакнул Алёшка. — В море пароходу гораздо привычнее.
Капитан посмотрел на него с одобрением.
— Чёрт возьми! Вы мне оч-чень симпатичны, молодой человек. Разрешите пригласить вас отобедать со мной, а потом я провожу вас в каюту.
Алёшка не спорил. Есть хотелось здорово! Капитан ему определённо понравился, и вообще всё складывалось отлично.
Пароход, пыхтя и качаясь, двинулся в обратный путь. Кормой вперёд. А Капитан и Алёшка двинулись обедать.
В кают-компании сидел за накрытым столом худой моряк с длинным лицом и унылым носом. Он ковырял вилкой котлету.
— Знакомьтесь, — сказал Капитан Алёшке. — Мой Старший помощник.
— Здрасте, — пробормотал Алёшка.
Старший помощник приподнялся и молча наклонил голову. Потом он опрокинул в себя стакан кефира и кислым голосом произнёс:
— С вашего позволения, я уже пообедал. Если вы не возражаете, я пойду и проверю вахты.
— Буду вам весьма признателен, — сказал Капитан.
Старший помощник согнулся и скрылся за дверью.
Глядя ему вслед, Капитан убеждённо сказал:
— Зануда. Никудышный работник. Я понимаю, что нехорошо выносить сор из избы, но нет сил молчать. Кстати, это он берёт на борт пассажиров по знакомству. А когда я возражаю, пишет на меня жалобы в Контору пароходства.
Капитан вздохнул, снял фуражку, пригласил Алёшку за стол и втиснулся сам.
Обедали молча. Капитан был занят грустными мыслями. Иногда он вздыхал так, что на окне отходила занавеска, и Алёшка видел проплывающие мимо кусты. Ветки уже не скребли по стёклам, и колёса звонко хлопали по воде.
Перед концом обеда Капитан повеселел.
— Я могу предложить вам разные каюты, — сказал он Алёшке. — Есть первый класс, есть люкс, где ванна, телевизор и так далее. Но мне хотелось бы посоветовать вам занять каюту класса «супер-люкс». Уверяю вас, это место — самое подходящее для тех, кто ещё не состарился. Многие просятся туда, но я не разрешаю.
Он повёл Алёшку на верхнюю палубу, где стояли вдоль бортов спасательные шлюпки. У одной из них Капитан расшнуровал и откинул брезентовый чехол.
— Вот! — сказал он торжественно. — Здесь вы можете жить под самыми звёздами, здесь можете любоваться водой и берегами. Тишина, покой, тёплый ветер. И… — он понизил голос, — никаких надоедливых личностей.
— Ой как здорово! — воскликнул Алёшка. — Значит, я могу здесь спать?
— Разумеется. Вам принесут надувной матрац.
…Вечер наступил быстро. Над водой заполыхал и быстро сгорел закат. Появились звёзды. Они дрожащими струнками отражались в воде. Река теперь была широкая — такая, что едва виднелись берега.
Алёшка улёгся в шлюпке. Над ним тихо качалось созвездие Малой Медведицы. Алёшка задремал под шум воды и ровное пыхтенье парохода.
Он очнулся от шагов. Шаги были осторожные, но тяжёлые, будто крался гиппопотам. Алёшка торопливо сел.
У борта шлюпки стоял Капитан.
— Прошу прощенья, — сказал он шёпотом, от которого колыхнулся шлюпочный брезент, — Надеюсь, я вас не потревожил? Дело в том, что… у меня к вам есть важный разговор. То есть предложение… В общем, не согласитесь ли вы поступить ко мне Старшим помощником?
Алёшка чуть не подскочил от изумленья.
— Как?
— Очень просто. Старшим помощником. Это очень неплохая должность.
— Но… Это же такое дело. Надо же уметь.
— Научитесь, уверяю вас! Было бы желанье!
— Да… Но у вас же есть Старший помощник.
— Уволю! — заявил Капитан. — Или высажу на необитаемый остров. Пусть пишет там жалобы. Склочник он, а не Старший помощник.
Алёшка молчал. Согласиться он, конечно, не мог, а отказом боялся обидеть Капитана.
— Соглашайтесь, — сказал Капитан. — Вы никогда в жизни не пожалеете. Вы увидите столько дальних морей и удивительных островов, сколько не найдётся во всех морских романах. Я обещаю вам почти каждый день необыкновенные приключения. Между прочим, в устье реки Эль-Балдео до сих пор водятся настоящие пираты…
— Понимаете, — осторожно начал Алёшка. — Это всё очень здорово. Но как мне быть? У меня такое важное дело, оно для меня самое главное. Нельзя же главное дело бросать ради другого.
— Да, — грустно сказал Капитан. — У каждого своя дорога. Я понимаю вас и ничуть не обижен. Хотя мне очень жаль. Спокойной ночи.
Проснулся Алёшка поздно. Вернее, он не сам проснулся, а его разбудил Капитан. Он пригласил Алёшку завтракать.
После завтрака они поднялись на мостик. Утро было безоблачное, и большая река сверкала солнечной чешуёй. Пароход повернул к берегу.
Капитан сказал:
— Я мог бы доставить вас прямо в Ветрогорск, но рейс продлится много дней. Самолётом вы доберётесь быстрее. В получасе ходьбы от берега есть небольшой аэродром. Отметьте в кассе билет, и вас моментально посадят на самолёт.
Алёшке стало немного грустно. Он уже успел привыкнуть к пароходу и Капитану. Но его ждала своя дорога, и когда пароход уткнулся носом в песок, Алёшка сказал:
— Прощайте. Счастливых плаваний.
— Счастливого пути, — сказал Капитан.
Глава седьмая
Пароход отвалил от берега и зашлёпал вниз по реке. Алёшка помахал ему вслед. Потом забросил на плечо куртку и зашагал по тропинке.
Тропинка прыгала по пригоркам, виляла среди громадных валунов. На валунах блестели крапинки слюды. Среди камней густо цвёл шиповник. Иногда его кусты закрывали тропинку, и приходилось продираться сквозь колючие заросли.
Алёшка прошагал с километр и выбрался на лужайку, жёлтую от одуванчиков. На лужайке стоял каменный столб. Он был четырёхгранный, могучий, похожий на основание старого памятника. В разных местах на столбе нарисованы были белые стрелы, а рядом с ними виднелись надписи:
ТРИДЕСЯТОЕ ГОСУДАРСТВО СОВХОЗ «ОТРАДНОЕ»
ЗАПОВЕДНЫЙ ЛЕС РУСАЛИНА ЗАВОДЬ АВТОБАЗА № 4
И так далее. В общем, весь столб изрисован был белыми стрелами.
— Ну и ну, — сказал Алёшка. Но не очень удивился.
Внизу, у самых одуванчиков, он отыскал стрелу со словами «Чистое поле». Слово «Чистое» было зачёркнуто, а сверху белела свежая надпись: «Лётное». Алёшка прикинул направление и опять зашагал среди камней и шиповника.
Шёл он недолго. С пригорка увидел заросшее ромашками поле, а на дальнем его краю светло-коричневый домик с высокой антенной и ещё один домик — разрисованный в крупную шахматную клетку, красную и белую. Над клетчатым домиком висела на длинном шесте «колбаса» для указания ветра: длинный белый сачок с поперечными чёрными полосками. Ветер был слабый, колбаса повисла и еле качалась.
Через траву и ромашки пошёл Алёшка к домикам. То ли в этой траве, то ли в небе чвиркали птицы. И воздух был тёплый и ласковый, и солнце припекало. Всё было хорошо. Но странная тревога появилась у Алёшки. Он сперва не понял отчего. А потом догадался: на поле не было самолётов.
Ни одного самолёта, совсем пусто.
На чём же он полетит?
Лишь недалеко от домиков Алёшка увидел один самолёт. Но это был не пассажирский. Спортивный, наверно, или учебный. Маленький, лёгкий, весь какой-то даже полупрозрачный. Высокая трава наполовину закрывала самолёт, и Алёшка не разглядел его как следует. Он торопился найти людей и узнать, как добраться до Ветрогорска.
Рядом с коричневым домиком росли две берёзы. Между ними висели качели, и на качелях сидел мальчик.
Светловолосый такой, слегка лохматый мальчишка. Небольшой, поменьше Алёшки. В белой футболке с голубой полоской у воротника. И сильно загорелый. На коленях он держал штурманскую сумку-планшетку, и эта коричневая планшетка была лишь чуть-чуть темнее худых и поцарапанных мальчишкиных ног.
«Ух какой обжаренный! — подумал Алёшка. — И волосы все выцвели. Наверно, он сын лётчика и прилетел с Юга. В наших краях только к концу лета можно так загореть, да и то если очень постараешься. А в июне — ни за что».
Мальчик Алёшку не видел. Он сидел с опущенной головой и лениво качался: дотянется носком сандалии до земли, толкнётся — покачается немного, потом опять толкнётся…
«Может быть, спросить у него, как тут с самолётами до Ветрогорска?» — подумал Алёшка. Но он заметил на двери домика две синие таблички. На одной было написано «Касса», на другой — «Диспетчерская».
Алёшка взбежал на крыльцо и толкнул дверь.
В коридоре он увидел окошечко кассы. Оно было закрыто. Алёшка нерешительно постучал. Касса не открылась. Алёшка повернулся к внутренней двери. На чёрной клеёнке белела фанерка с надписью «Посторонним вход воспрещён».
Ну что тут делать? Идти спрашивать у мальчишки? Но он ведь не кассир и не диспетчер. Алёшка набрался смелости и потянул дверь.
В комнате, уставленной непонятными аппаратами, радиопередатчиками и телефонами, сидел за столом Диспетчер. Он был в белой рубашке. Его синий пиджак с нашивками висел на спинке стула, а форменная фуражка лежала на груде бумаг. Диспетчер сердито жевал яблоко и черкал красным карандашом в большой тетради. Алёшку он не заметил.
— Здравствуйте, — сказал Алёшка с порога, обращаясь к лысине Диспетчера.
Диспетчер перестал жевать, но черкать не перестал. И спросил:
— Что надо?
По всем правилам от такой нелюбезности Алёшка должен был растеряться. Но он не растерялся, а слегка рассердился.
— В город Ветрогорск мне надо! — громко сказал он.
— Вот как? А что ещё?
— Ну… и всё, — ответил Алёшка уже не так громко.
— Тогда при чём здесь я?
— Ну… я хотел отметить билет, а касса закрыта. Я хотел спросить у вас…
— Самолётов сегодня нет, — сказал Диспетчер. Поднял голову и надел фуражку. У него были густые брови и могучий квадратный подбородок. «Суровый человек, — подумал Алёшка. — Наверно, бывший лётчик полярной авиации». В общем, лицо Диспетчера ему понравилось. Но слова не понравились.
— Нет самолётов. Ясно? Вот так.
— Как же быть? — жалобно спросил Алёшка.
— Вот уж не знаю.
— Но мне очень надо в Ветрогорск.
— Те, кому очень надо, приходят вовремя. И летят в соответствии с расписанием. У нас все рейсы — утренние.
— Я не знал. Мне сказали, что можно в любое время.
— Кто сказал такую чушь?
Алёшка хотел объяснить, что говорил это Капитан, но подумал: Диспетчера не убедишь. Что ему какой-то незнакомый Капитан!
— Нет самолётов сегодня, — повторил Диспетчер. — Ни одного.
Алёшке стало обидно, и он немного рассердился.
— Ну уж, ни одного! Один-то я видел. Тут стоит, недалеко.
— Ишь ты! Видел. Этот самолёт специальный, для особых случаев.
— А у меня как раз особый случай!
— Надо же, — усмехнулся Диспетчер. — А какие у тебя есть доказательства?
— У меня есть билет, — смело сказал Алёшка. — Вот такой.
Он шагнул к столу и положил Зелёный Билет перед Диспетчером.
— М-да, — сказал Диспетчер. И почесал карандашом левую бровь. Потом он округлил глаза и оглушительно крикнул:
— Ма-ша!
Из-за аппаратов появилась девушка в голубой пилотке.
— Слушаю вас, товарищ Диспетчер.
— Маша, — сказал Диспетчер строгим голосом, — пожалуйста, выйдите на поле и попросите кого-нибудь или постарайтесь сами найти и пригласить ко мне Лётчика для Особых Поручений.
«Ух ты!» — подумал Алёшка.
— Да? Хорошо, — растерянно сказала девушка. Застучала каблучками к двери, а у порога обернулась и вопросительно взглянула на Диспетчера. Тот возвёл брови под козырёк и слегка полол плечами, будто хотел сказать: «А что я могу сделать?»
Девушка вышла.
«Вот это да! — думал Алёшка. — Значит, я полечу с Лётчиком для Особых Поручений!» Он представил, как сейчас войдёт в диспетчерскую высокий пилот в синей форме с золотыми нашивками, с большими перчатками в одной руке, с очкастым шлемом в другой. Войдёт и скажет: «Я готов. Где пассажир?»
А вдруг не скажет? Вдруг не согласится везти Алёшку?
Вошёл мальчик. Тот, которого Алёшка видел на качелях. В опущенной руке он небрежно держал планшетку на длинном ремешке, и она цеплялась за половицы.
Мальчик встал посреди комнаты, посмотрел на Диспетчера.
«Сейчас Диспетчер пошлёт его искать Лётчика», — подумал Алёшка.
Диспетчер сказал:
— Ветрогорск — это где?
Мальчик чуть улыбнулся, стал глядеть в сторону и вытянул в трубочку губы: то ли свистнуть хотел, то ли сказать «у-у…».
— Ясно, — сказал Диспетчер. — На карте есть?
— На моей есть, — звонко ответил мальчик.
— Я спрашиваю про нормальные карты, — раздражённо сказал Диспетчер.
— Не-а…
— Сколько времени надо лететь?
Мальчик толкнул ногой планшетку, и она закачалась, будто маятник.
— Кто же знает, сколько времени, — неторопливо ответил мальчик. — Это по-разному получается. Вы же понимаете…
— Ничего я не понимаю в этих ваших штучках… И вообще не хотел я тебя пускать. За все твои фокусы.
— А что я сделал? — невинно сказал мальчик и опять поддел ногой планшетку.
— А кто пикировал на грузовик? Может, я?
— А зачем они украли собаку у ребят?!
— Ты загнал грузовик в кювет.
— Туда ему и дорога.
— Дело могло кончиться несчастным случаем. Ты это понимаешь?
— Вот если бы ребята без щенка остались, это был бы несчастный случай. Это вы понимаете? — дерзко сказал мальчишка.
У Диспетчера стали краснеть уши и нос. А мальчик снова толкнул планшетку носком сандалий и внимательно смотрел, как она крутится на ремешке.
Он Алёшке понравился. Смелый такой мальчишка, хотя и небольшой. Славный. Но разговор его с Диспетчером был Алёшке непонятен. Ясно только, что мальчик что-то натворил, чуть-чуть не вляпался в аварию с каким-то грузовиком, и за это его не хотят куда-то пускать. Может, в кино? В конце концов, это не Алёшкино дело. «Где же Лётчик?» — думал Алёшка.
Диспетчер сказал мальчику с лёгким рычанием:
— Пер-рестань лягать казённую сумку. И встань как следует, когда разговариваешь с дежурным Диспетчером.
— Есть, — быстро откликнулся мальчик. Ловко бросил на плечо ремень планшетки, сдвинул пятки, поддёрнул свои синие штанишки с клёпками на карманах и опустил руки.
— Вот так, — проворчал Диспетчер. — А то совсем разболтался.
Тихо, но отчётливо мальчик сказал:
— Я стою как следует. Пожалуйста, обращайтесь на «Вы», когда говорите с Лётчиком для Особых Поручений.
«Мамочка!» — ахнул про себя Алёшка.
А у Диспетчера нос и уши стали фиолетовыми. Со скрипом поднялся он из-за стола. Алёшке показалось, что он сейчас зарычит медведем. Но Диспетчер обиженным басом произнёс:
— Слушай-те задание.
— Есть, — сказал Лётчик для Особых Поручений.
— Вам следует доставить в город Ветрогорск пассажира с Зелёным Билетом. И вернуться… Когда… вы… сможете вернуться?
— Трудно сказать. Как получится.
— И вернуться при первой возможности. Понятно?
— Понятно, товарищ Диспетчер. Могу идти?
— Можете…
Маленький пилот повернулся к Алёшке. Посмотрел серьёзно и сказал:
— Идём. Билет не забудь.
Они пошли к самолёту. Лётчик шагал впереди. Сбивал планшеткой головки ромашек. Алёшке было не по себе.
Лётчик обернулся, остановился и тихо спросил:
— Боишься?
— Да нет… Только я не ожидал. Не думал, что ты — Лётчик.
— Не бойся. У меня хороший самолёт. С ним никогда ничего не случится.
Лишь сейчас Алёшка разглядел как следует его лицо. Ну, обыкновенное лицо, чуточку даже знакомое. Большеглазый такой парнишка, смотрит ясно, без насмешки. Мог бы ведь ухмыльнуться или поглядеть снисходительно: «Что, струсил?» Мог бы погордиться перед испуганным пассажиром: ведь он — Лётчик. Но он ни капельки не задаётся.
— Не бойся. Вот увидишь, долетим нормально.
— Я не боюсь, — успокоенно сказал Алёшка. — Просто я удивился.
— А ты давно в дороге?
— Второй день.
Лётчик засмеялся:
— И всё ещё удивляешься?
— Ага, — сказал Алёшка и тоже засмеялся.
Самолёт был обтянут чем-то серебристым. Хвост и крылья блестели на солнце. А на корпусе тёмные рейки просвечивали сквозь обшивку.
«Игрушка, — подумал Алёшка. — Наверно, одной рукой поднять можно». Однако он уже не боялся. Почти.
На хвостовом стабилизаторе были нарисованы три голубые буквы:
О А С
— Это значит: Особая Служба Авиации, — объяснил Лётчик. — И все самолёт называют «Оса». Из-за этих букв. По-моему, глупо. Он и не похож вовсе.
— Конечно, не похож, — сказал Алёшка. — Оса вся полосатая и кусачая. А твой самолёт — красивый.
— Он у меня называется «Стрекозка», — смущённо сказал Лётчик.
Он откинул прозрачный колпак над кабиной, открыл дверцу.
— Садись в заднее кресло. Я мотор запущу.
Алёшка полез в кабину. Самолёт присел и пружинисто закачался под ним. Кресло оказалось жестковатым, пластмассовым, но ничего, сидеть можно.
Лётчик подошёл к носу самолёта. Подпрыгнул, ухватился за лопасть винта и повис, болтая ногами. Лопасть медленно опустилась к траве. Лётчик поднапрягся и качнул её в сторону. Пропеллер вдруг рванулся и сразу почти исчез — превратился в прозрачный круг, пересыпанный кое-где солнечными искрами. Лётчик отскочил и засмеялся. Трава под крыльями полегла и прижалась к земле. Кабина задрожала, наполнилась негромким шумом и стрекотом.
Лётчик подошёл к дверце. Воздух от винта рванул у него волосы. Лётчик повернулся к домику, поднял руку. Потом прыгнул в кабину, хлопнул дверцей и опустил колпак.
— Поехали, — весело сказал он.
Глава восьмая
Самолёт взлетел почти без разбега, будто подпрыгнул. Аэродром косо ушёл вниз, и домики сделались крошечными.
Минут десять Алёшка привыкал к полёту. Он и раньше летал — с мамой на Юг, на «ИЛе-18». Но там было не так интересно, и почти ничего не видно. Даже незаметно, что летишь. Только над морем и при посадке слегка покачало. А здесь — вверху небо с пушистыми облаками, внизу — зелёная земля с тёмным лесом и светлыми лугами. А по сторонам — горизонт: синий, туманный и такой громадный, что на земле и представить нельзя.
Самолёт иногда клонился то на одно, то на другое крыло. Порой начинал проваливаться, будто с крутой горки скользил. Но это было совсем не страшно. Даже весело. Мотор стрекотал, как швейная машинка, за стёклами шумел встречный воздух.
Алёшка посмотрел на Лётчика. Пилотское кресло стояло ниже пассажирского и было сильно откинуто назад. Лётчик управлял самолётом почти лёжа. Алёшка видел над пластмассовой спинкой его затылок, плечи и высоко поднятые коленки. Они двигались, когда Лётчик нажимал на педали. Самолёт летел на юг, солнце светило почти навстречу. Волосы у Лётчика горели от лучей, а коленки блестели, как твёрдые коричневые каштаны.
— Лётчик! — окликнул Алёшка. — Ты где так загорел?
— Здесь, — отозвался Лётчик, не обернувшись. Поднял руку и щёлкнул по стеклу колпака. — Это органическое стекло, оно пропускает все лучи, не то что оконное. А ведь я летаю под самым солнцем.
— Ты часто летаешь?
— Приходится! — громко сказал Лётчик.
— Это ничего, что я с тобой разговариваю? — спросил Алёшка. — Может быть, во время полёта нельзя?
Лётчик повернул голову. Он улыбался.
— Можно! Только мне плохо слышно, мотор мешает. Если хочешь, иди сюда.
Между пилотским креслом и стенкой кабины был узкий промежуток. Алёшка протиснулся туда и сел на корточки.
Впереди покачивался горизонт. Прямо в лоб били солнечные лучи. Алёшка жмурился.
— Тебе не мешает солнце? — спросил он у Лётчика.
— Я привык.
И правда, его светлые серые глаза смотрели вперёд без прищура. В них блестели два крошечных солнышка.
— Далеко до Ветрогорска?
— В сумерках прилетим.
— Ой… А нельзя постараться, чтобы пораньше? Мне надо успеть в музей. Вечером его, наверно, закроют.
Лётчик покачал головой.
— Бесполезно стараться.
— Почему?
— Ну разве ты не понимаешь? Ты же в сказку попал. А в сказках много всяких правил. В Ветрогорск всегда прилетают после заката.
— А если на сверхзвуковом самолёте?
— Хоть на сверхзвуковом, хоть на ковре-самолёте, хоть на воздушном шаре, хоть на ракете… Надо, чтобы солнце село, иначе лётчик не увидит город.
Алёшка помолчал, набрался смелости и задал самый главный вопрос:
— Послушай… А ты по правде лётчик? Самый настоящий? Ты только не обижайся.
Лётчик серьёзно сказал:
— Я нисколько не обижаюсь. Если бы ты перед полётом спросил, было бы обидно. А ты ведь не испугался лететь со мной.
— Я и сейчас не боюсь. Мне просто интересно. Ты так же работаешь, как взрослые пилоты?
— Почти так же… Ну нет, не совсем. У меня другие рейсы. Я — Лётчик для Особых Поручений.
— Но ведь это ещё главнее, чем простой лётчик, да? Ведь Особые Поручения — самые трудные?
— Не обязательно. Просто они — особые.
— А почему тебя на эту работу назначили? Нуты же ещё не взрослый. Ведь на важные дела всегда больших посылают.
Лётчик вздохнул:
— Больших нельзя. Часто приходится летать в сказки, а взрослые в них плохо разбираются. Они обязательно что-нибудь напутают.
— А разве нет взрослых, которые хорошо понимают сказки?
— Есть, конечно. Только они не умеют водить самолёты.
— А таких, кто умеет летать и в сказках разбирается, значит, нет?
— Не знаю… Я слышал про одного. Но он жил давно. Он был истребитель и погиб, когда дрался с фашистами. Упал в море…
Лётчик замолчал. И Алёшка тоже молчал. Он подумал, что Лётчику, наверно, грустно, и не решался его расспрашивать.
Внизу потянулся щетинистый синеватый лес.
— Смотри, — сказал Лётчик. — Это Заповедный лес номер одиннадцать. Чего в нём только нет! Одних Красных Шапочек — больше десятка. До того вредные девчонки! Думают, что если про них сказка написана, значит, можно воображать, как знаменитым артисткам! И между собой спорят, визжат, чуть не дерутся: чья очередь с Волком встречаться.
— Вот это да… — шёпотом сказал Алёшка. — А ещё кто там есть?
— Видишь дорогу? По ней каждый день в двенадцать часов Колобок катится. Хоть часы проверяй… Ну и Заяц ему встречается, и Волк, и Медведь…
— И каждый день его Лиса лопает? — с жалостью спросил Алёшка.
— Ну, где там! Сейчас колобки умные стали, сами в пасть не прыгают… А ещё в лесу есть два леших, пещера с гномами и восемь говорящих филинов. Двое даже грамотные…
Внизу на дороге что-то заблестело под солнцем.
— Серебряный Витязь едет! — обрадовался Лётчик. — Посмотри!
Алёшка пригляделся. Действительно, по дороге трусил на косматом жеребце воин в остром шлеме и серебристой броне. Он казался маленьким, как игрушечный всадник из коробки с солдатиками. На копье-соломинке трепыхался пёстрый флажок. Белый щит, как зеркальце, отбрасывал солнечные лучи.
— Однажды у него конь охромел, — сказал Лётчик, — Пришлось мне его на самолёте в Синее королевство везти. Витязя, конечно, а не коня. Такой он громадный, столько на нём железа! Хорошо, что самолёт неразбивающийся, а то бы мы обязательно загремели.
— А он правда неразбивающийся? — осторожно спросил Алёшка.
— Конечно! На нём хоть что можно делать! Хочешь, попробуем?
— Хочу, — очень неуверенно сказал Алёшка.
И в этот же миг самолёт провалился со страшной скоростью, земля и небо завертелись, а сердце у Алёшки прыгнуло в желудок. «Вот и сказке конец», — подумал он. Зажмурился и сцепил зубы, чтобы не заорать во весь голос.
И тут полёт выровнялся. Алёшка открыл глаза. Они летели совсем-совсем низко, под самолётом проносилась жёлтая дорога. Потом промелькнул Витязь. Алёшка успел заметить, что он машет рукой в кольчужной рукавице.
Самолёт стал набирать высоту. Алёшкино сердце бухало, как большой оркестровый барабан.
— Ф-фу, — сказал Алёшка.
Лётчик весело посмотрел на него.
— А ты молодец. Я думал, ты испугаешься, а ты даже не крикнул… А Витязь два раза орал «мамочка!». Он такой тяжёлый, снижаться быстро пришлось, вот он и заголосил… Я ему говорю: «Как же вы со Змеем драться будете, если даже в самолёте боитесь?» А он: «Змей — это другое дело, привычное. А сюда меня больше никакими калачами не заманишь».
— Значит, он со Змеем дрался? — спросил Алёшка всё ещё дрожащим голосом.
— Они каждую неделю дерутся, с давних пор. Змей уж старый совсем, из девяти голов только пять осталось. На одной вместо глаза фара от машины. Он всё на пенсию просится, а ему не дают. Говорят: «В зоопарк пожалуйста, на всё готовое, клетка с удобствами. А пенсию нельзя, вы всё-таки не человек…» Вот Баба Яга добилась пенсии. За инвалидность. У неё нога костяная.
— Ты её тоже видел? — с уважением спросил Алёшка.
— Я её в город возил, она там насчёт ремонта избы хлопотала… Вредная такая бабка. Всё время ворчала, что я не так самолётом управляю. Я ей тогда сказал! «Бабушка, это всё-таки самолёт, а не ступа». А она знаешь что? «Попался бы ты мне, когда у меня все зубы целы были….» Ничего себе, да? А потом ещё жалобу Диспетчеру написала, что с ней невежливо разговаривали.
— А за что он на тебя злится, этот Диспетчер? Тоже за какое-то сказочное дело?
— Нет. Если бы сказочное, он бы не вмешивался… У ребят щенок жил во дворе. В посёлке, недалеко от аэродрома. Какие-то люди проезжали на грузовике, увидали щенка на улице, подхватили — и в кузов. Себе забрать хотели. Ну, ребята закричали, догонять бросились, да разве машину догонишь? А я как раз увидел…
— Догнал?
— Ну да. Сзади зашёл на бреющем, над кузовом повис, на крыло выбрался, щенка — за шиворот и в кабину. А шофёр перепугался, в канаву съехал… Диспетчер не хотел потом к полётам допускать. — Лётчик вдруг улыбнулся, но без насмешки, а как-то грустно. — Всё равно допустил. Раз больше некого…
— Послушай… — нерешительно сказал Алёшка. — А как ты стал Лётчиком для Особых Поручений? Или это секрет?
— Не секрет. Я могу рассказать, если тебе это интересно.
— Ещё бы!
— Только… Время ещё есть. Давай залетим сначала в Антарктиду.
Алёшка решил больше ничему не удивляться. Он лишь сказал:
— Там ведь, наверно, очень холодно.
— Нисколечко.
Они пролетели ещё немного, и самолёт стал вдруг снижаться над громадным зелёным пустырём. На краю городка. Приземлился и почти застрял в сорняках.
Лётчик откинул дверцу и прыгнул в заросли. Алёшка — следом. У него слегка затекли ноги, и он потоптался, чтобы разогнать кровь.
Потом деловито спросил:
— Вынужденная посадка?
— Прилетели, — тихо сказал Лётчик.
Алёшка сперва не понял. Потом оглянулся, поморгал и нерешительно произнёс:
— Какая же это Антарктида?
Кругом были репейники, конопля, полынь. От полыни горько пахло летним зноем. На горизонте в сизой дымке виднелся городок.
И была тишина.
Такая была тишина, что даже старательная трескотня трудолюбивого кузнечика не могла её поколебать. Наваливалась эта тишина отовсюду и словно в плен брала.
Недалеко от самолёта в зарослях торчали остатки дощатого забора и два столба с полуоторванной калиткой.
Лётчик подошёл к столбу, прислонился и шёпотом спросил:
— Слышишь, как тихо?
Алёшке даже страшновато сделалось.
— Как на другой планете, — сказал он.
— Или как в Антарктиде… когда её ещё не открыли.
— Но это… всё-таки ведь не Антарктида, — осторожно сказал Алёшка.
Лётчик не ответил. Он посмотрел вдаль и спросил:
— Видишь там город?
— Вижу.
— Это город Колокольцев. Мы там жили…
— Кто «мы»?
— Иди сюда.
Алёшка подошёл, а Лётчик отодвинулся от столба, и на старом дереве стали видны четыре имени. Их когда-то вырезали ножиком:
АНТОН
АРКАШКА
ТИМА
ДАНИЛКА
— Антон — это я, — сказал Лётчик. А остальные — это были мои друзья.
— Были? — спросил Алёшка. — А теперь?
— Хочешь, расскажу?
Алёшке стало тревожно. И он торопливо кивнул.
Глава девятая
История о том, как Антошка Топольков стал Лётчиком для Особых Поручений.
— Мы здесь играли, — сказал Лётчик. — Ты же слышишь, какая тишина. Будто на далёких островах… Это была наша страна. Вот смотри: Ант… Арк… Ти… Да… Первые слоги имён соединишь. — и получается название… Конечно, это не настоящая Антарктида. В настоящую мы, наверно, даже на моей «Стрекозке» не добрались бы. Да нам и не хотелось. Нам хорошо было здесь…
Им было очень хорошо, когда они собирались вчетвером: большеглазый маленький Антон, который чаще всех говорил шёпотом и больше всех придумывал; коренастый деловитый Аркашка — это он догадался, как добывать с неба летние звёздочки: надо воздушный шарик сверху намазать начинкой от карамельки и отпустить на длинной нитке к небу — звездочка прилипнет, и тащи ее вниз (иногда звезда прожигала шарик, и он лопался, но это случалось нечасто); был ещё худенький белобрысый Тима, который умел дрессировать кузнечиков, и веснушчатый золотоволосый Данилка — верный друг и весёлый художник. Это он нарисовал на заборе озорных зайцехвостов и хитрого зверя Крокопудру, которые потом удрали с досок и стали жить в зарослях.
Хорошо было на этом громадном пустыре, хотя кругом рос только всякий бурьян да стоял старый забор…
Стоило захотеть, и пустырь, превращался в неизведанную страну. В чаще лесов прыгали и веселились зайцехвосты — полузайцы-полугномы с обезьяньими повадками, а хищный, но не лишённый юмора Крокопудра устраивал ловушки и приключения. В запутанных пещерах, где непонятным светом горели: каменные сосульки, можно было открывать подземные города. А в Зелёном заливе всегда стоял наготове ледокол «Голубой кит»: плыви хоть на север, хоть на юг.
И всё это не придуманное, а по правде.
Потому что где-то здесь, на пустыре (может быть, под заросшим крапивой фундаментом кирпичного дома), жила старая-старая Сказка. Только никто из четверых друзей об этом не догадывался. Они просто играли, вот и всё.
Четверо друзей никогда не ссорились. И только один раз они поспорили. Тима хотел, чтобы малахитовые кузнечики, жившие на пустыре, превратились в маленьких скрипачей, а упорный Аркашка доказывал, что из них надо сделать конницу.
— Кому нужна эта скрипучая музыка! — возмущался ОН.
А Тима обиженно хлопал, белыми ресницами и тихонько говорил:
— Ну послушайте, послушайте… Ну, какая же она скрипучая? Ну ведь нельзя же совсем без музыки.
— А без лошадей можно? — крикнул Аркашка и замахал руками. — Как мы догоним Чёрного Рыцаря? Как мы будем воевать с кенгулапами? Верхом на Крокопудре? А может, верхом на твоих скрипках?
— Ребята, да вы что! — вдруг звонко сказал Данилка. Вытащил из кармана кусок мела и на заборе нарисовал четырёх горячих коней. На том месте, где раньше сидел Крокопудра.
— Ух ты! — сказал Аркашка. И они стали разглядывать лошадей. Не сразу спохватились: где Антон? А потом обернулись, и Аркашка удивился:
— Ты что?
— В глаз попало? — забеспокоился Данилка.
— Ты ушибся? — тихо спросил Тима.
Антошка неловко улыбнулся и отвернул лицо.
— Да ну вас… Я испугался. Я думал, вы сейчас поссоритесь…
— Как? — опять удивился Аркашка. — Разве у нас получится?
— Я знаю, что не получится… Но я всё равно испугался.
Он рукавом сердито вытер глаза, ушёл на лужайку и сел среди одуванчиков. Друзья подошли и сели рядом.
— Ты, Антошка, просто чепуху какую-то выдумал, — сказал самый верный друг Данилка. — Как же мы можем поссориться? У нас же Антарктида.
Антошка улыбнулся:
— Я понимаю. Просто мне показалось…
Был уже совсем вечер. Старая-старая Сказка ушла на отдых, и волшебные заросли исчезли: кругом стояли обыкновенная конопля да репейники. Но тишина была всё такая же — как на неоткрытых островах. В этой тишине скользнули с забора и ушли в сумерки белые кони. А мальчишки не видели. Они сидели, обняв друг друга за обожжённые солнцем плечи, перепутавшись исцарапанными в джунглях ногами и склонив друг к дружке головы. Так близко, что волосы Тимы и Данилки касались Антошкиных щёк.
Антошка шёпотом сказал:
— Самое хорошее на свете знаете что? То, что мы живём в одном городе, все вместе. А то как бы мы жили на свете?
— Ну как… — задумчиво начал Аркашка и вдруг завопил — Ой-ёй-ёй! — И вскочил.
У него в кармане лежал спичечный коробок, а в коробке — вечерняя звёздочка, которую позавчера поймали шариком. Звёздочка наконец прожгла коробок, затем карман и клюнула Аркашку в ногу. Вот он и закричал!
Вскочил, вытряхнул звезду, и она засветилась в траве.
— Ух какая… — сказал Данилка. Поднял её и стал перекидывать в ладонях, как уголёк. Потом размахнулся и кинул в небо. Звезда улетела в вышину и затерялась среди других вечерних звёзд, которые уже проклюнулись в сиреневых сумерках…
Сквозь тишину протолкались круглые упругие удары главных городских часов. Десять раз.
— Ой-ёй-ёй, — сказал беспокойный Аркашка, всё ещё потирая обожжённую ногу. — Поздно уже. Как бы дома не влетело.
Они взялись за руки и побежали сквозь кусты к мигающим огонькам.
Они ни разу не поссорились. Случилось другое.
— Что же случилось? — обеспокоенно спросил Алёшка.
Лётчик сел и прислонился к сломанной калитке. Намотал на палец травинку и сердито дёрнул её. Поднял на Алёшку слегка виноватые глаза.
— Если бы я знал… — сказал он. — Я никогда, ну ни за что в жизни не согласился бы поехать в лагерь… Но я же не знал, что так выйдет… Родители уговорили. Отцу надо было в командировку ехать, мама сдавала экзамены в институте, а меня решили отправить в лагерь, чтобы забот меньше было. Я, конечно, сперва отбивался. Ну, упросили. Сказали, всего на три недели… Я, конечно, три недели не выдержал, вернулся через две. Только всё равно опоздал, их уже не было.
— Кого?
— Аркашки, Тимы и Данилки… Понимаешь, они разъехались по разным Городам.
— Все враз? — удивился Алёшка.
— Я и сам не думал, что так может быть, — грустно сказал Лётчик, — Все враз. У Аркашки отца перевели работать на стройку в Голубые Холмы, Тимкиных родителей пригласили в новый театр, в Яснограде: они артисты. А Данилку мама увезла в деревню.
Маленький лётчик Антошка помолчал и стукнул кулаком по коленке.
— Нет, если бы я только знал!..
— Ну а что бы ты сделал? — спросил Алёшка. — Ну, не уехал бы в лагерь. А ребят-то всё равно бы увезли.
Антошка покачал головой.
— Ни-за-что! Мы бы что-нибудь придумали. Ну, просто взялись бы за руки, и никто бы нас не расцепил. Когда мы вместе, мы всё могли. А тут… Это я во всём виноват…
Алёшке показалось, что Лётчик сейчас заплачет, и он торопливо сказал:
— Ну что ты! Не так уж ты виноват.
Антошка глянул на него и вдруг задумчиво проговорил:
— Я знаю, что не так уж… Потому что потом я сделал всё, что мог.
Потеряв друзей, Антошка понял, что бесполезно лить слёзы. Хотя иногда они сами щипали глаза. Антошка очень тосковал по Данилке, Тиме и Аркашке, но у разных людей и тоска бывает разная. Одни просто сидят и готовы протяжно выть на луну, а другие ищут выход. Антон стал искать.
И Голубые Холмы, и Ясноград, и Данилкина деревня, далеко от Колокольцева. Пешком вообще не дойдёшь, на поезде ехать — очень долго. Антошка понял, что нужен самолёт. И, конечно, не простой самолёт, на котором летают пассажиры с билетами. На нём ведь не будешь летать каждый день туда и обратно. К тому же рядом с Данилкиной деревней нет аэродрома.
Нужен был свой самолёт: лёгкий, быстрый и маленький. Такой, чтобы мог приземлиться на заросшем пустыре, где лежала ребячья Антарктида.
Самолёт — не морковка, его не вырастишь на грядке. И не купишь в магазине, если даже всю жизнь будешь экономить на мороженом. Поэтому Антошка открыл папин шкаф и вытащил свёрнутые в трубки чертежи.
Антошкин отец — Иван Фёдорович Топольков — руководил в Доме пионеров кружком авиамоделистов. И маленькому сыну он иногда старался объяснить, что такое элероны, шасси, фюзеляж и угол атаки. Но Антошка до той поры не очень интересовался авиацией. А теперь пришлось.
Он выбрал чертёж самой красивой модели. Но всё-таки это была модель, а не настоящий самолёт. И Антон аккуратно, чёрной тушью, ко всем числам, где обозначались размеры, приписал ноль. Размах крыльев оказался уже не метр, а десять метров, длина фюзеляжа стала не шестьдесят сантиметров, а в десять раз больше. Над фюзеляжем Антошка старательно, как мог, начертил прозрачный колпак кабины.
Обманывать, конечно, нехорошо. Антон это прекрасно понимал. Но что было делать? К тому же Антон считал, что его тоже обманули, когда не написали в лагерь про отъезд друзей.
Антошкин отец был в командировке, и занятия в кружке вёл староста Сеня Лапочкин, девятиклассник.
Антошка принёс чертеж в Дом пионеров и отдал Сене.
— Вот… Папа велел начать строить, пока он ездит по делам.
Сеня развернул лист и свистнул:
— Это же целый «Ту-104», а не модель. Зачем такая громадина?
— Я не знаю… — Антон пожал плечами и покраснел. Врать было неприятно, тем более что Сеня ему нравился. Но что делать? — Я не знаю точно… Кажется, папа говорил, что этот самолет понесут впереди колонны на физкультурном параде.
— Гм… — сказал Сеня. — Оригинальная идея. Только я не понимаю, зачем тут настоящий мотор.
— Ну… наверно, чтобы пропеллер крутился по-настоящему.
— И кабина. Даже два сиденья….
— А это… — Антошка покраснел ещё сильнее, — это потому, что папа обещал меня посадить в самолёт, когда будет парад. А другое сиденье запасное.
Сеня поскрёб затылок и поправил очки на длинном носу.
— Ну что ж… Ребята! Смотрите, какой заказ от Ивана Фёдоровича! Справимся?
Пришли ребята, большие и серьёзные. Посмотрели и сказали, что справятся.
Самолёт строили во дворе. Потому что если построить в комнате, то ни в окно, ни в дверь не вытащишь, а разламывать стену директор Дома пионеров не разрешит.
Антошка все дни крутился рядом и смотрел, как идёт работа, а по вечерам, в постели, он мечтал о полётах и встрече с друзьями. Перед сном он тыкался носом в подушку и шептал:
— Спокойной ночи, Тима, спокойной ночи, Аркашка, спокойной ночи, Данилка. Не грустите. Скоро я за вами прилечу…
Корпус и крылья самолёта собрали из твёрдых реек и обтянули серебристой плёнкой. Мотор и колёса взяли от старого мотороллера. Когда первый раз испытывали пропеллер, по двору помчался шелестящий ветер и самолёт приподнялся на пружинистом шасси.
— Как бы совсем не улетел, — сказал Сеня. И у Антона застукало сердце.
Перед самым физкультурным праздником вернулся из командировки Иван Фёдорович Топольков. Он очень удивился, когда увидел во дворе Дома пионеров серебристый самолёт. Ребята показали ему чертёж. Антошкины ноли были написаны аккуратно, и отец ни о чём не догадался. Решил, что сам перепутал размеры, когда писал числа. Он побранил себя за рассеянность, но огорчаться не стал. В самом деле, было совсем неплохо вынести такую крылатую громадину на парад и удивить весь город!
А будущий лётчик Антошка Топольков очень волновался. Не надо думать, будто он боялся полета! Он боялся, что не сумеет взлететь. Ведь поднять в воздух самолёт можно было только во время парада, когда колонна выйдет на площадь. Со двора не взлетишь: кругом заборы, а вверху провода.
Но утром, перед началом парада, Антон сжал зубы и приказал себе не волноваться. Он знал, что, если будет нервничать, у него ничего не получится.
Самолёт был такой лёгкий, что его подняли и понесли всего двенадцать человек. Правда, это были здоровые ребята-старшеклассники. Антошка покачивался в кресле и трогал ручку газа. Сеня сказал ему в самом начале: «Когда подойдём к площади, поверни рукоятку. Но не сильно, только чтобы винт завертелся».
Полоскали на ветру большие разноцветные флаги, играли сверкающие трубы, бухали барабаны. Площадь приближалась.
Антошка поставил ноги на педали, правую ладонь положил на ручку управления, левую — на рукоятку газа. На секунду ему стало страшно. Однако он представил, как удивится Аркашка и обрадуется Тима, как засмеётся Данилка, когда он прилетит к ним. И страх ушёл. Антон опустил прозрачный колпак кабины. Дома расступились, и впереди открылся простор. Антон слегка повернул рукоять.
Ф-р-р-р! — пропеллер рванулся, зашумел, как большой вентилятор. «Давай», — приказал себе Антон и ещё на пол-оборота повернул рукоять. Самолёт приподнялся; и задрожал.
— Эй-эй! — закричали снизу. — Кончай!
— Сейчас, — сказал Антошка и нажал ещё.
Самолёт рванулся, срезал кончиком крыла большую связку воздушных шаров над колонной и бреющим полётом пошёл над головами. Антон потянул на себя ручку управления. Площадь стала быстро и плавно уходить вниз. Антон, конечно, не слышал криков. Он только видел, как люди машут руками. Они, наверно, решили, что полёт подготовлен специально ради праздника.
«Ох и будет мне дома», — .мельком подумал Антошка и тут же забыл про это.
Вверху распахивалось праздничное тёмно-синее небо. Земля стала громадной и теряла свои края в дальних-дальних туманах. Где-то на севере за туманами лежали Голубые Холмы, и Антошка повернул самолёт. Он делал всё так, как читал в книжках про лётчиков. И самолёт слушался, нисколько не капризничал.
— Хорошая ты моя стрекозка… — сказал ему Антошка.
Самолёт летел над северной окраиной Колокольцева. Антошка увидел свой дом, школу, пруд, где мальчишки ловили окуней, белую башню музея со старинными часами, А за крайней улицей начиналось зелёное поле Антарктиды.
И вдруг отказал мотор.
Он стал работать всё тише, тише, взмахи пропеллера сделались: редкими, словно кто-то перед кабиной вскидывал руки, прося о помощи. В баке кончилось горючее: ведь никто не готовил машину для дальнего полёта, а сам Антошка не подумал об этом.
Самолёт клюнул носом и пошёл к земле.
Антошка не испугался. То есть он испугался, но не того, что разобьётся, а что сейчас у него отберут самолёт и никогда-никогда он уже не полетит к ребятам.
Он довольно легко посадил свою послушную машину на пустырь. Под крыльями зашелестел бурьян, и стало тихо. Совсем тихо. Антошка прислонился лбом к холодному щитку с приборами и долго так сидел. Потом он услышал крики.
Это кричали испуганные люди. Они топтали заросли Антарктиды и спешили к самолёту. Среди них был Антошкин папа, директор Дома пионеров и завуч Антошкиной школы Вера Северьяновна Холодильникова. Впереди всех бежал милиционер. Он дул в свисток.
Антон вылез из кабины, опустил голову и стал ждать грозных слов, упрёков и наказания.
— Негодный мальчишка, — сказал запыхавшийся отец, — Ты меня чуть-чуть не довёл до инфаркта.
И это была правда.
— Это всем известный Топольков. Первый нарушитель дисциплины в третьем «Б», — грозным голосом произнесла Вера Северьяновна.
И это была неправда.
А милиционер стал доставать из сумки блокнот и авторучку.
И это было очень неприятно.
И вдруг совсем рядом появился высокий строгий человек в голубой форме и белой фуражке. (Антошка никогда так и не понял, откуда он взялся.) Человек осторожно притянул к себе Антошку за локоть и негромко сказал:
— Очень прошу вас, граждане, успокойтесь. И не трогайте мальчика. Он находится под охраной Сказки.
— А потом? — спросил Алёшка, потому что Лётчик замолчал.
— Потом привёл меня этот человек в большую комнату, там разные карты на стенах и всякие приборы. Посадил меня в кресло и спрашивает: «Яблоко хочешь?» Я подумал и говорю: «Хочу». Потому что правда есть захотелось. Стал я жевать яблоко, а он говорит: «Есть одно дело, Антон. Очень серьёзное. Заболела маленькая девочка, умереть может. Была она дома одна и съела что-то такое, чего есть нельзя. А что именно, никто не знает, и врач не может понять, от чего её лечить. Надо помочь».
Я, конечно, молчу, потому что я ведь тоже не врач. А он опять говорит: «Была там рядом с девочкой плюшевая обезьяна. Она всё видела, но ведь говорить-то она не умеет. Понял меня?»
А я ничего не понял. Он стал объяснять, что далеко на северо-западе есть волшебный лес и там живёт колдун, который умеет разговаривать с игрушками. Спрашивает меня: «Сможешь отвезти туда обезьяну, чтобы колдун поговорил с ней?»
Он спросил у Антона:
— Сможешь? — И очень серьёзно посмотрел ему в глаза. — Не боишься?
Антошка не боялся полёта и не очень боялся колдуна. Он только удивился:
— Разве нет взрослых лётчиков?
Человек в голубой форме усмехнулся:
— Видишь ли… Чтобы лететь в сказочный лес, надо сначала поверить, что он есть на свете. Никто из взрослых лётчиков не верит в сказки.
— Вы думаете, я верю? — сказал Антошка.
— Я знаю. Иначе ты с друзьями не придумал бы свою Антарктиду.
— Хорошо, — сказал Антошка и больше не стал спорить. Вдруг девчонка и в самом деле умрёт? Тогда уж никакие сказки не помогут.
Он посадил на заднее сиденье плюшевую одноглазую обезьяну. Механики залили бак горючим. И Антошка отправился в свой второй полёт.
— Нашёл колдуна? — спросил Алёшка.
— Да не понадобился колдун. Эта обезьяна заговорила прямо в самолёте.
— Сама?!
— Ну да. Сказала, что девчонка съела два тюбика крема для бритья и её обезьяний стеклянный глаз.
— Вылечили?
— Конечно… Только мне тут же пришлось лететь на Тёмное озеро. Там, понимаете ли, в подводной школе у русалок дырка в крыше появилась, и они требовали водолаза.
— Ну и как они… русалки-то? — поёжившись, спросил Алёшка.
— Да как все девчонки. Хихикают да кривляются. Ещё хуже Красных Шапочек.
— Не щекотали?
— Я бы им пощекотал! Я на всякий случай вот такую палку взял…
— Ну а дальше? — сказал Алёшка.
— Дальше? Главный Диспетчер записал меня в список лётчиков. Сказал, что буду летать по особым поручениям, потому что опыт у меня уже есть и машина очень надёжная… Выдали планшетку. Форму сшили, только я её не люблю: суконная, колючая, воротник шею надирает, как тёрка…
— Ты рад, что стал лётчиком?
Антон пожал плечами. Потом улыбнулся:
— Как когда… Один раз у нас контрольная по математике, а я — ни бум-бум. И вдруг дежурный в дверь кричит: «Тополькова к директору!» А там — пакет от Главного Диспетчера: срочно в полёт. Здорово получилось. Только Вера Северьяновна ворчала.
— А ты, значит, круглый год летаешь, не только летом?
— Круглый год… Но когда прилетаешь в сказку, там почти всегда лето. Видишь, я поэтому и загорелый. — Лётчик засмеялся и вскочил.
— Подожди, — осторожно сказал Алёшка. — А самое главное? Ты летал к ребятам?
Антошка перестал смеяться.
— Летал…
Глава десятая
Вот что было.
Он прилетел в Голубые Холмы и разыскал Аркашку, Круглое Аркашкино лицо расплылось в улыбке.
— Ух ты! Антон! Ты насовсем или в гости?
— Я за тобой, — сказал Антошка. — Летим к ребятам! У меня самолёт. Настоящий, честное слово!
Аркашка вроде бы не очень удивился.
— А откуда? В Доме пионеров построили? А у нас в техническом кружке роботов делают. Хочешь, покажу?
— Потом, — сказал Антон. — Аркашка… Ну, ты что? Давай скорее полетим к Тимке и Данилке.
Аркашка вздохнул:
— Понимаешь, у меня в два часа занятия в кружке.
— Аркашка… — тихо сказал Антон. — А как же Антарктида?
Аркашка ещё раз вздохнул и посмотрел на часы.
— Знаешь что? Ты слетай сначала к Тимке. Договоришься с ним, а потом прилетите за мной.
— Ну что ж… — сказал Антон.
Тима играл на скрипке. Музыка доносилась из окна. Ещё издалека слышно было, как хорошо Тима играет.
Он увидел в дверях Антона, опустил смычок и тихо спросил:
— Антошка… это по правде ты?
— Хочешь вернуться в Антарктиду? — сказал Антон. — У меня есть самолет. Честное слово.
Тима посмотрел на него, потом на скрипку.
— А её можно взять с собой? С ней ничего не случится на высоте?
— Мы её завернём. И я полечу осторожно, — сказал Антон.
И тут в комнату вошёл знаменитый Тимин папа.
— Антоша, — сказал он. — Я могу поговорить с тобой как мужчина с мужчиной? С глазу на глаз.
— Конечно, дядя Витя, — сказал Антошка.
Они вышли в коридор. Дядя Витя взволнованно поправил на круглом животе подтяжки и заговорил:
— Видишь ли… Я тоже понимаю, что такое дружба. Что такое любимые места, любимые игры и так далее. Да… Но Тима так увлечён музыкой. У него успехи. Он играл уже в настоящем концерте. Он не может отвлекаться. Занятия музыкой требуют ежедневного труда.
Антошке хотелось заплакать, но он сдержался и сказал:
— Ну что ж…
— Мы всегда будем рады тебя видеть! — крикнул ему вслед Тимин папа.
…Антон посадил свой самолёт на лужайке за деревенскими огородами. Расспросил мальчишек и нашёл Данилкин дом.
Данилка сидел на крыльце и лепил из глины весёлого большого крокодила. Антошка не успел ничего сказать. Данилка встал, быстро обернулся, будто его окликнули. Он улыбнулся только чуть-чуть, но глаза у него и даже веснушки просто засияли.
— Ну вот, — сказал он. — Я ведь всем говорил.
Я знал, честное-честное слово, знал, что ты приедешь.
Даже мама не верила, а я всё равно знал… Ты на чём?
— На самолёте… Нет, правда! Я не шучу, Данилка, не думай. Есть маленький самолёт. Летим в Антарктиду!
Данилка всё ещё улыбался, но уже не весело.
— Если на самолёте, мне нельзя, — сказал он. — Не разрешат.
— Но это совсем безопасный самолёт!
— Не в том дело. Врач не разрешит. Оказывается, у меня сердце… Ну, болезнь какая-то привязалась. Поэтому и в деревню переехали, здесь спокойней. Мне даже бегать не дают, а на высоту и совсем нельзя. Если буду режим нарушать, придётся операцию делать. Я операции не боюсь, да мама ужасно беспокоится.
Что тут скажешь? Если остановится сердце, не поможет никакая сказка. И Антошка, изо всех сил стараясь улыбаться, сказал:
— Ты не горюй. Я буду прилетать. Часто…
Он прилетал. И к Данилке, и к Аркашке, и к Тиме. И все ему были рады. Но появились у ребят там, на новых местах, новые друзья — те, что всегда близко, рядом. А лётчик Антошка Топольков долго быть рядом не мог. Потому что были на свете Особые Поручения.
— Вот так и летаю, — сказал он Алёшке. — Уже целый год. Заповедные леса, тридевятые царства…
— Интересно, да?
— Бывает интересно. Бывает даже страшно, а иногда весело… Только всё равно…
— Что всё равно?
— Ну, понимаешь… не нужны никакие волшебные страны, если ты один. Скучно в них одному.
— Почему же ты один? — возразил Алёшка. — Ты же всегда летишь с пассажиром.
— Ну и что? Пассажир долетит до места и уйдёт. У каждого своя сказка, своя дорога. Я по чужим сказкам летаю, а своей у меня вроде бы и нет. Кончилась.
— Ты думаешь, кончилась?
— Конечно. Антарктиды уже нет, ребят я не собрал… А ведь самая хорошая сказка, когда находишь друга.
— Это верно, — сказал Алёшка. — Знаешь что, Лётчик? Тебе нужен второй пилот.
— Нет, — сказал Лётчик. — Пилот ни к чему. Для него второе кресло нужно, а куда пассажира усаживать? Вот если бы такой человек был рядом, как Данилка… или как Тима… Ну, или вообще… такой человек, чтобы он рядом мог быть, или даже в одном кресле… Нам бы тесно не было. Главное, чтобы вместе…
— Я понимаю, — сказал Алёшка.
Он понимал. Но солнце стояло уже невысоко, а у Алёшки была своя сказка, своя дорога. И чтобы напомнить об этом Лётчику, он осторожно спросил:
— Обратно я тоже с тобой полечу? Или как?
— Обратно на поезде, — сказал Лётчик. — Так полагается. Удобнее и проще получится, вот увидишь… Ну, поехали.
Они летели, пока солнце не ушло за горизонт. Небо оставалось ещё светлым, а земля укрылась в сумерках.
Лётчик посадил самолёт в большом поле. Алёшка выпрыгнул из кабины. Трава была с мягкими листьями и шелковистыми метёлками. Пахло тёплой землёй, травяным соком и почему-то молоком.
На западе желтел над верхушками трав неяркий закат. Повыше заката, в зеленоватой полоске неба висела половинка луны. Она была выпуклая, ноздреватая и, кажется, пахла, как свежая горбушка. Выше луны-горбушки небо становилось сиреневым, и в нём проглядывали звёзды.
Лётчик тоже прыгнул из кабины и встал рядом с Алёшкой.
— Ну вот, — негромко сказал он. — Теперь уж совсем прилетели… Ты иди прямо на закат. Сначала будет просто трава, потом тропинка, а дальше — дорога. Пойдёшь по ней и увидишь город. Это недалеко.
— Спасибо, Лётчик, — сказал Алёшка. Он почему-то чувствовал себя слегка виноватым и стеснялся взглянуть Антошке в лицо. Но всё-таки взглянул. В Антошкиных глазах золотыми точками отражались половинки луны.
— Прощай, Лётчик, — тихо сказал Алёшка и взял в руки маленькую Антошкину ладонь. Ладошка: была твёрдая и тёплая.
— Прощай… — сказал Лётчик и опустил глаза.
Было неловко просто так уходить. Алёшка вздохнул и спросил:
— Сейчас полетишь обратно?
Лётчик покачал головой.
— Нет. Я здесь посижу. До утра.
Он отошёл к самолёту и сел у маленького колеса. Прислонился спиной к пухлой шине.
— Зачем? — встревоженно спросил Алёшка.
— Ну, просто так. Вдруг кто-нибудь придёт. Какой-нибудь пассажир…
— Тебя Диспетчер потеряет.
— Не потеряет, он привык. Я не люблю летать один.
— Лётчик… — нерешительно сказал Алёшка. — А мне, значит, никак нельзя с тобой обратно лететь?
— Нет. Понимаешь, не нужно рисковать. Твой путь на этом самолёте по Зелёному Билету кончился. Если полетишь опять, закрутят, замотают нас всякие дела, неизвестные маршруты. Может, на неделю, может, на месяц. А может, и насовсем. А тебе ведь некогда, у тебя своя дорога.
— Да, — сказал Алёшка и выпрямился. Он вспомнил. И произнёс уже решительно:
— Ну, я пойду.
— Конечно. Пора, — сказал Лётчик.
И всё же Алёшка ещё не ушёл. Спросил:
— А ничего, что ты здесь один? Ночь ведь…
— Ну что ты, — сказал Лётчик. — Ничего со мной не случится. Я под охраной Сказки.
— Сказка — сказкой, а ночью всё равно холодно, — ворчливо заметил Алёшка. — Ты возьми-ка мою куртку. С ней хорошо, она походная.
— Да не надо! Тебе же дома влетит.
— Ни капельки мне не влетит, даже не думай!
Алёшка скинул с плеча куртку и набросил на Лётчика. Тот сидел, съёжившись, и куртка накрыла его всего — от плеч до сандалий.
— Спасибо, — сказал Лётчик. — Ну, ты уж иди. Скоро совсем стемнеет.
Он протянул из-под куртки руку. Алёшка ещё раз пожал его твёрдую ладошку, повернулся и пошёл среди тёмной шелестящей травы. А когда оглянулся, за травой не видно было ни Лётчика, ни самолёта.
Глава одиннадцатая
Он и в самом деле скоро вышел на тропинку, а затем — на просёлочную дорогу.
Дорога вела прямо на закат. И там, на жёлтой полоске неба, проступали чёрные крыши и башни.
«Хоть бы успеть до закрытия музея», — подумал Алёшка.
И тут ему дорогу перешёл чёрный кот.
Кот был большой. И шёл не как все коты, а на задних лапах. Передние лапы он заложил за спину и шагал не торопясь, будто размышлял на ходу. Голова у кота была опущена, а хвост загнут вопросительным знаком.
Алёшка вообще-то не верил в приметы, но тут он остановился и от досады плюнул.
И кот остановился. Глянул через плечо на Алёшку и капризным тонким голосом сказал:
— Боже мой, как вы все мне надоели.
— Кто? — обалдело спросил Алёшка.
— Все, — решительно сказал кот. — Те, кто плюются и ругаются, когда меня видят.
Алёшка смутился.
— Это я просто так плюнул, — пробормотал он. — При чём здесь ты?
Но кот не поверил.
— Вот засунуть бы тебя в мою шкуру, — обиженно сказал он. — В эту самую шкуру, чёрную и лохматую. Тогда бы узнал…
Кот вдруг уселся на краю дороги, задней лапой почесал за ухом и уже спокойно продолжал:
— Куда ни сунешься — везде дороги. Улицы, тротуары, тропинки, аллеи, лестницы. И везде люди. Куда ни пойдёшь, обязательно у кого-нибудь поперёк дороги окажешься. И каждый шипит на тебя, как змея… Только в Ветрогорске и отдохнул немного.
— Отдохнул? Почему?
— Я там целую неделю прожил. В пустой бочке, на берегу. Хороший город, никто не ругается. Даже собаки не пристают.
— А зачем ушёл? — удивился Алёшка.
Кот горестно засопел.
— Не нашёл я там подходящей сапожной мастерской… Хочу сапоги заказать, а никто не берётся. Говорят: таких маленьких колодок нет… Ходил в кукольную мастерскую, а там сапоги не шьют. Всякие башмачки и туфельки — пожалуйста. Или даже босоножки. А зачем они мне? Мне сапоги нужны. Красные, с отворотами.
— Для чего тебе сапоги? — опять удивился Алёшка.
Тогда удивился кот:
— Ты что, неграмотный? Сказку про Кота в сапогах не знаешь? Даже кино такое есть.
— Сказку я знаю, — слегка обиделся Алёшка. — Да она ведь не про всякого кота. Ты думаешь, надел сапоги — сразу стал Котом в сапогах?
Алёшка думал, что кот рассердится. Но он опять задумчиво поскрёб за ухом и сказал:
— А что ж… Тот кот был тоже обыкновенный, пока сапоги не раздобыл. Ничем не лучше других… Дело в том, что если кот гуляет в сапогах, на него больше внимания обращают. Авторитет повышается. И легче отыскать своего маркиза Карабаса. Помнишь, как в кино? Он подружился с парнишкой Жаном, который потом сделался маркизом Карабасом.
— Значит, ты ищешь маркиза? — спросил Алёшка чуть насмешливо.
Кот вздохнул протяжно и невесело:
— Не обязательно маркиза. По правде говоря, хоть кого. Лишь бы одному не мыкаться.
«Бедняга, — подумал Алёшка. — Видно, не сладко ему, хоть и страна сказочная, и сам он говорящий».
А кот словно угадал его мысли. Жалобно глянул зелёными глазами и спросил:
— Тебе попутчик не нужен? Я тут все места знаю. Такие могут быть приключения, пальчики оближешь.
Конечно, было бы здорово вернуться домой с говорящим котом. Но Алёшка вспомнил, что мамы нет дома, а тётя Даша терпеть не может кошек. А не познакомить ли кота с Софьей Александровной? «Нет, — подумал Алёшка. — У него характер слишком самостоятельный. Не уживётся он там с её Кузями и Батончиками».
— Понимаешь… — смущённо начал он.
— Да понимаю, — перебил кот. — У каждого свои, заботы. Я и не обижаюсь. Только, если плюются вслед, зло берёт. Куда деваться-то? Не могу же я по воздуху летать…
— По воздуху? — переспросил Алёшка. И обрадовался неожиданной догадке. — Слушай, котик! Ты иди сейчас вон туда, всё прямо. Там среди травы стоит маленький самолёт, а у самолёта сидит мальчик. Это не просто мальчик, а Лётчик. Ему очень скучно летать одному. Ты скажи, что ищешь товарища. Он будет рад.
— Ты думаешь? — спросил кот и даже задрожал от волненья. — Он меня возьмёт?
— По-моему, возьмёт. Тебе ведь кресла отдельного не надо, ты маленький.
— Конечно! Я могу совсем в клубочек свернуться! Спасибо! Я побежал!
Кот опустился на четыре лапы, взметнул хвост и чёрной молнией метнулся в траву. Будто и не было его. Только верхушки качнулись.
Алёшка посмотрел ему вслед и зашагал к Ветрогорску. Несколько минут он чувствовал непонятную досаду: словно что-то сделал не так. Но потом стал думать о клипере и забыл обо всём остальном.
Ветрогорск начался маленькой улицей, заросшей узловатыми вязами и дубами. Домов в сумерках почти не было видно. В башенках и верхних этажах светились окна. Этот свет сквозь листья падал на выпуклую булыжную мостовую и блестел на камнях, как на чешуе громадной рыбы. А небо стало совсем ночным, темносиним.
Улица оказалась длинной. Она тянулась между заросшими откосами, над которыми дрожали огоньки, выскакивала на горбатые мостики. Под мостиками журчала вода и горланили лягушки.
Алёшка вышел наконец на маленькую круглую площадь. Там горели фонарики. Посреди площади стояла большая белая статуя рыбака. Рыбак сжимал в руке обломок весла, а на плече держал рыбу, похожую на акулу.
Кругом стояли дома с балконами, галереями и лесенками.
Прозвенел и укатил в тёмную щель переулка открытый трамвайчик со смеющимися пассажирами.
Из переулков долетал солёный полузнакомый запах. На зюйдвестке каменного рыбака, на светлых стенах верхних этажей равномерно зажигались и гасли отблески жёлтого света. И Алёшка вдруг понял, что это свет маяка, а пахнет морем.
Алёшка оглянулся: у кого узнать дорогу к Корабельному музею? Прохожих было немного. Но сзади вдруг послышался весёлый шум, и Алёшку окружила компания мальчишек.
Алёшка струхнул в первую секунду, но тут же увидел, что нечего бояться. Мальчишки были очень дружелюбные. Один из них, темноволосый, тонкий и высокий, сказал Алёшке, будто знакомому:
— Пойдём с нами! Мы идём искать говорящего дельфина Стёпку. Он знает, где затонул старый пароход «Везувий» с ёлочными игрушками. Говорят, Стёпка сегодня ночует в Жёлтой бухте. Идём! У нас как раз не хватает в команде одного человека.
— Да хотя бы и хватало! Всё равно пойдём! — вмешался круглоголовый малыш в широченных штанах до пят и тельняшке. У него были круглые, как копейки, веснушки и не было двух зубов. — Пойдём, — повторил он. — Стёпка нас покатает. Он знаешь как носится!
Он шепелявил, и поэтому получилось: «Штёпка наш покатает. Он жнаешь как ношитша!»
Остальные засмеялись, но ни капельки не обидно, а высокий опять сказал:
— Сегодня такой вечер. Обязательно будет какое-нибудь приключение.
Многие из ребят были с вёслами, а двое держали на плечах брезент, намотанный на длинный брус. Алёшка догадался, что это парус.
— Ребята, — сказал он, — я не могу. Спасибо. Но я правда не могу, честное слово. У меня такое важное дело, а времени совсем нет.
Они не обиделись, но огорчились. И малыш в тельняшке сказал:
— Штрашно жалко.
Алёшка спросил у ребят, как добраться до Корабельного музея, и они тут же объяснили, что «сперва вон в тот переулок, потом через большой сад, потом через дырку в изгороди, и там сразу увидишь».
Сад был похож на заповедный лес, дорожка заросла ползучими травами. Проносились летучие мыши. Над лужайками, словно стаи бабочек, мерцали зелёные огоньки. Мелькнуло жёлтое окошко с переплётом крест-накрест.
Кто-то шагал за Алёшкой следом. По сторонам раздавался иногда треск ветвей. Вдруг ударили два выстрела, и весёлый голос крикнул: «Мимо, гражданин Кривая Акула! Теперь моя очередь!» Потом зазвенел колокольчик.
Несколько раз Алёшку окликали: «Мальчик, постой! Мальчик, хочешь с нами?» Но он не отвечал и не замедлял шагов. Он чувствовал, что если оглянется, то его обязательно закружит, отвлечёт от главной дороги какая-нибудь сказка.
Алёшка добрался наконец до изгороди, нашёл дыру и вылез на каменный тротуар.
Музей он увидел сразу. Это был старинный дом, похожий на большую церковь, только без башен. Вместо башни поднималась над фасадом настоящая корабельная мачта с огоньками. Окна музея светились.
Алёшка перебежал улицу и поднялся на крыльцо.
Двери были очень высокие. Дубовые. Их украшали вырезанные из дерева парусные корабли и медные ручки в виде скрещенных якорей.
Алёшка был уверен, что двери прочно заперты. Но всё же он ухватился за медный якорь и потянул.
Дверь тяжело и бесшумно отошла. Узкая полоса света легла на крыльцо. «Наверно, забыли запереть», — подумал Алёшка.
Что ему было делать? Не за тем же он плыл и летел сюда, чтобы сейчас отступить.
Алёшка приоткрыл дверь пошире и проскользнул внутрь.
Он оказался в вестибюле, неярко освещённом большими узорчатыми фонарями. Сразу было видно, что фонари эти — от старинных кораблей.
Справа лежал у стены пятиметровый чёрный якорь. Под его великанской лапой спал серый щенок. Он дёрнул ухом, но не проснулся.
Слева была лестница, она полукругом уходила в высоту, за фонари. Вместо перил по сторонам её были натянуты морские канаты. Толщиной почти с Алёшку. Они провисали от тяжести.
Внизу у лестницы смутно белела скульптура. Алёшка подошёл. Он увидел, что это гипсовый мальчик на сером валуне.
Мальчик, видимо, выбрался из воды. Он стоял на одном колене и держал выловленную в море бутылку. Бутылка была настоящая. Сквозь неровное зеленоватое стекло внутри её был виден трёхмачтовый кораблик.
Гипсовый мальчик задумчиво разглядывал бутылку. Может быть, он хотел догадаться, как этот крошечный фрегат попал туда? А может быть, наоборот, — думал, как его вызволить из плена, не разбивая старую и таинственную бутылку?
«Он тоже охотился за корабликом, — подумал Алёшка. — Как я». Но мальчик не был похож на Алёшку. Скорее он походил на Лётчика.
Алёшка стал подниматься по лестнице. Над ней висели громадные корабельные флаги всех стран и всех времён. Один флаг мягко коснулся Алёшкиного плеча.
Впереди посветлело. Лестница сделала плавный поворот и привела Алёшку в высокий зал. Здесь на стенах висели тёмные картины. На них смутно проступали паруса. Тускло золотились рамы.
А внизу, у стен, стояли дубовые коричневые штурвалы, большущие медные компаса на лакированных подставках, грудами лежали спасательные круги с русскими и нерусскими буквами названий.
В простенке, между узких решетчатых окон, Алёшка увидел витрину. За стеклом лежали бутылки: маленькие и большие, круглые и гранёные, прозрачные и тёмные. С цветным воском на горлышках. Рядом с бутылками разложены были полуистлевшие листки бумаги и лоскутки с едва заметными буквами. Наверно, эти бутылки с письмами были выловлены в море. В письмах говорилось, конечно, о кораблекрушениях и кладах.
Над витриной висел могучий медный колокол с парусного корабля. На нём по ободу тянулись выпуклые буквы: Азимутъ.
А ещё Алёшка увидел русалку (он даже вздрогнул). Но русалка была деревянная. Когда-то она украшала нос большого клипера, а сейчас поселилась в углу музейного зала, между шкафом с толстенными морскими книгами и медной корабельной пушкой.
В общем, всё это было очень интересно. Только слишком уж тихо кругом. И Алёшка чуть не подскочил, когда услышал позади мелкие шаги.
Это был щенок — тот, что спал недавно под якорем. Он посмотрел на Алёшку и замахал хвостом, похожим на запятую. Алёшка обрадовался: вдвоём веселее. А то уж очень таинственно и, по правде сказать, страшновато было в пустом музее.
Алёшка прошёл в другую комнату. Здесь не было такой тишины. Отовсюду доносилось тиканье: тихое — как стрекот насекомых, громкое — как стук молоточков, звонкое — как дребезжание пружинок. Редкое и частое — вперемешку. Часы были повсюду: на стенах, за стёклами витрин, на подоконниках. Большие часы из кают-компаний и адмиральских гостиных, маленькие хронометры отважных штурманов. Бронзовые, фарфоровые, чугунные, костяные часы. В виде кораблей, маяков, штурвалов, спасательных кругов…
А за стёклами шкафов, среди рулонов пожелтевших карт, блестели медью подзорные трубы и непонятные инструменты.
«А где же модели?» — подумал Алёшка.
Он обошёл глобус-великан, опоясанный медными кольцами, и оказался в третьем зале. Щенок не отставал.
Здесь тоже не было моделей. На стенах висело оружие, а в углу улыбался… пират. Не настоящий. Пират был в зелёном камзоле, рыжих сапогах с отворотами и драной треугольной шляпе. Из-под шляпы виднелись концы пёстрой косынки. За поясом, как и полагается, торчали рукоятки, ножей и пистолетов. А в руке этот разбойник сжимал ятаган, похожий на кривую пилу-ножовку.
Рожа у пирата была… ну, в общем, самая пиратская, хотя и с улыбкой.
«Попадись такому на тёмной улице», — подумал Алёшка.
Щенку пират, видимо, тоже не нравился. Щенок припал на передние лапы, неумело рыкнул и вдруг залился таким звонким лаем, что эхо раскатилось по всем этажам.
— Тихо ты, сумасшедший! — испугался Алёшка.
Щенок перестал тявкать и хитро посмотрел на него.
Послышались шаги.
«Ну вот, — подумал Алёшка, — влетит мне сейчас».
В дальнем углу открылась незаметная дверца. В зал шагнул высокий человек в синей куртке с морскими пуговицами.
«Ну, сейчас он мне даст…» — опять подумал Алёшка.
Человек сказал:
— О, да здесь посетитель! Такой поздний гость. Видимо, тебе очень нравится в музее?
— Нравится… — нерешительно ответил Алёшка. — Только я не очень рассматривал. Я пришёл по важному делу.
— Вот как! Ну, рассказывай.
— А вы… Значит, вы здесь работаете?
— Я — Хранитель музея.
Глава двенадцатая
Почему Алёшка не догадался сразу, что это — Хранитель?
А вот почему.
Он думал, что Хранитель — старый, седой, важный. С бородой. А этот ещё молодой. Стройный, сухощавый. Похожий на учителя физкультуры из Алёшкиной школы, только повыше.
У Хранителя были удивительные глаза. Даже при неярком свете видно было, что это очень светлые глаза: как морская вода, пробитая солнечными лучами. И в них не было ни капельки строгости. Алёшка перестал тревожиться.
— Значит, важное дело у тебя? — переспросил Хранитель.
— Да… Скажите, правда, что все модели кораблей, которые уплывают от хозяев или теряются, находят дорогу к вам?
Хранитель кивнул.
— Правда. Но только хорошие модели. Если их делали с любовью. Плохие гибнут в пути.
Алёшка оглянулся.
— Но я смотрел, смотрел… Почему тут нет ни одного кораблика?
— А они не здесь. Пойдём.
Хранитель взял Алёшку за руку и повёл.
За маленькой дверцей была винтовая лестница с медным поручнем и гулкими железными ступеньками. Она уходила словно в глубокий круглый колодец. У Алёшки даже голова закружилась, когда они спускались.
Внизу была полукруглая дверь. Хранитель нажал её плечом и сказал:
— Входи.
В большом подвальном зале с могучими столбами и сводчатым потолком раскинулось корабельное царство. Сначала Алёшка увидел громадные модели фрегатов — они были размером с настоящую шлюпку. Их трёхметровые мачты почти касались больших судовых фонарей, которые на цепях висели под каменными сводами. За фрегатами тянулись столы и витрины с моделями поменьше. Среди — бригантин и галеонов темнели, узкие строгие крейсера и эсминцы. Сквозь такелажную паутину брамсельных шхун и каравелл сверкали белой краской лайнеры и сухогрузы. Подводная лодка длиною с карандаш устроилась рядом с полутораметровым парусным корветом. Среди торосов из голубого стекла подымал могучий форштевень атомный ледокол. За ним пламенел крылатый парус малайского катамарана…
— Их тут, наверно, целая тысяча, — шёпотом сказал Алёшка. — Я и не думал, что их столько на свете.
— На свете их гораздо больше, — отозвался Хранитель. — Но здесь собраны лучшие образцы малого флота.
Они медленно шли мимо витрин, тумбочек и полок с моделями. Шаги и голоса были приглушёнными: стены из ноздреватого камня поглощали звуки. Хранитель неторопливо говорил:
— Малый флот живёт на свете с таких же давних пор, как и большой. Когда человек выдолбил первую в мире лодку, он тут же сделал другую — маленькую. Может быть, он повесил её над очагом, чтобы умилостивить духов, а может быть, отдал играть сыну. Кто знает… Эти маленькие лодки сейчас находят в древних пещерах и курганах… Потом люди строили галеасы и каравеллы, и вместе с большими парусниками появлялись на свет другие — в сто раз меньше. То же самое получилось с бригами и клиперами. А потом пришла очередь пароходов, стальных крейсеров, атомных кораблей… Старые корабли разрушались, гибли в бурях и боях, горели и разбивались о скалы. А их маленькие братья жили и жили… Скучные люди говорят: «Зачем всё это? Игрушки. Пустая трата времени». Ничего они не понимают, мальчик…
У маленьких кораблей большая служба. В детях они будят мечты о дальних островах и синих заливах, о штормах и пассатах. Они приносят иногда кусочек моря в такие края, куда ни разу не залетал морской ветер. Маленький мальчик возьмёт кораблик, проведёт пальцем по вантам, качнёт лёгонькие реи — и вот уже он не просто мальчик, а будущий штурман…
Маленькие корабли учат большому мужеству. Моряки с крейсеров и подводных лодок смотрят на модели боевых фрегатов и крепче помнят о грозной славе отцов и дедов…
А старым морякам эти модели приносят радость и утешение. Они напоминают о прошлых плаваниях, о славных временах и не дают уснуть морской гордости в старых сердцах…
Вот так… А ещё есть примета, что модели кораблей приносят удачу. Ты слышал про такой обычай: в портовых тавернах обязательно висят под потолком кораблики. Морякам, которые засиделись на берегу, такой кораблик напоминает: пора в океан. А тем, кто далеко от своей земли, он словно говорит: «Не горюй, дружище! Крепкий и надёжный корабль доставит тебя домой…»
Алёшка слушал, не перебивал. Всё было очень интересно. Алёшка подумал, что среди этих кораблей, в этом подвале, можно безвылазно прожить целый год и не соскучиться. Но он не мог жить здесь год, потому что завтра у Маши день рожденья. И больше целого малого флота Алёшку интересовал единственный кораблик, трёхмачтовый клипер-фрегат с корпусом орехового цвета.
Хранитель вдруг замолчал. Внимательно взглянул на Алёшку. Потом сказал:
— Заговорился я, извини. Какое же у тебя дело?
Алёшка нерешительно вздохнул.
— Вообще-то долгая это история…
Хранитель, кажется, обрадовался:
— Долгая? Ну и отлично! Тогда пойдём.
Он привёл Алёшку в незаметный угол, отгороженный шкафами. Это была словно небольшая комнатка. Здесь горела обыкновенная лампа, стояли обыкновенные стул и стол. А ещё был узкий клеёнчатый диван: наверно, из каюты. На столе Алёшка увидел электроплитку и эмалированный чайник.
Хранитель включил плитку, водрузил на неё чайник и сел на диван. Алёшку посадил рядом.
— Ну, давай рассказывай…
Алёшка никак не решался начать. От волнения он даже передёрнул плечами. А Хранитель забеспокоился:
— Холодно тебе? Тут у меня сыровато: подвал ниже уровня моря, вода кое-где просачивается сквозь стены. Вообще-то это не беда. Для кораблей морская влага только полезна. Я тоже привык. А вот ты как бы не продрог…
— Да нет, — сказал Алёшка. — Это я так…
И стал рассказывать.
Про Софью Александровну, про её шляпы и котов. Про клипер. И наконец про Машу. А когда кончил, Хранитель смотрел на него серьёзно и даже строго.
— Значит, хочешь подарить модель? — спросил Хранитель.
Алёшка кивнул.
— Хорошая мысль… Но ведь дарить можно только своё. То, что сам сделал, или, скажем, купил, или заработал. А разве клипер твой?
— Ну… Всё-таки Софья Александровна хотела подарить его мне…
— Хотела, но не успела.
— Да, но раз он уплыл, он стал ничей. А я пошёл искать.
— Но не нашёл.
— А разве он не здесь?
— Наверно, здесь, — сказал Хранитель. — В том-то и дело, что здесь, а не у тебя. Он сам выбрал сюда дорогу.
Алёшка помолчал, потому что боялся заплакать от обиды. Потом тихо сказал:
— У вас здесь тысяча моделей. А мне нужна одна. Неужели вам жалко?
Хранитель пожал плечами.
— Если правду говорить, действительно жалко. Но не в этом дело. У нас в музее строгие правила. Не могу же я отдать модель, если нет у человека доказательств, что это его кораблик. Есть у тебя доказательства?
— Доказательства? Какие? Я же всё рассказал… Только вот ещё…
— Что?
Алёшка зажмурился от смущения и выпалил с отчаянной решимостью:
— Я про этот клипер стихи написал!
— Стихи? — сказал Хранитель и забарабанил пальцами по колену. — Стихи — это серьёзное дело. Ну прочти.
— Я… сейчас…
Читать сидя было неловко. Алёшка встал, прислонился к шкафу. Отвернул лицо и хрипловато начал:
— Жил-был старый корабельный мастер… В общем, это начало такое. А называются стихи «Песня о клипере».
Жил-был старый корабельный мастер, Молчаливый, трубкою дымящий. И однажды сделал он кораблик— Маленький, но будто настоящий. Был фрегат отделан весь, как чудо,— От бизани до бушпритной сетки… Но однажды старый мастер умер, И корабль остался у соседки. Алёшка передохнул и стал читать спокойнее: Что ж… Она его не обижала, Пыль сдувала, под стеклом держала. Только ей ни разу не приснился Голос шквала или скрип штурвала. Что ей море, якоря и пушки? Что ей синий ветер океана?.. Куковала, хриплая кукушка, По стеклу ходили, тараканы… Алёшка вспомнил обшарпанные обои, маленькие окна, пронафталиненный комод в полутёмном углу, и от жалости к кораблику голос у него зазвенел: Среди шляпок, старых и затасканных, Пыльных перьев и гнилого фетра, Как он жил там — парусная сказка, Чайный клипер — сын морей и ветра? Что он видел тёмными ночами, Повернув бушприт к окну слепому? Ветра ждал упрямо и отчаянно? Или звал кого-нибудь на помощь? И проснулись влажные зюйд-весты, Закипели грозовые воды. Сдвинули потоки домик с места, Унесли кораблик на свободу. Он уплыл по золотым рассветам, По большим закатам ярко-красным. Пусть его хранит капризный ветер На пути далёком и опасном…
— Вот… — сказал Алёшка. — Это пока всё. Конец я ещё не придумал.
Хранитель посидел, не говоря ни слова, щёлкнул пальцами, неторопливо поднялся.
— Что ж, Алёша… Конца ты ещё не знаешь. Потом напишешь. Больше спорить не будем. Клипер твой.
Алёшка молчал смущённо и обрадованно. Хранитель шагнул к столу, потрогал чайник.
— Согрелся. Давай поужинаем. Потом укладывайся. Переночуешь, а утром домой.
— Но я же могу опоздать!
— Вряд ли. Ну-ка, покажи билет… Нет, брат, с таким билетом никуда не опоздаешь. Садись к столу.
Алёшка был очень голодный. Он съел две булки с колбасой и маслом, выпил три стакана сладкого чая. Навалилась на него ватная усталость. И только одна мысль беспокоила Алёшку: «Где же кораблик?»
Хранитель принёс и развернул раскладушку. Дал Алёшке рыжее мохнатое одеяло.
— Ложись. Я сейчас… — и вышел.
Алёшка лёг. Над ним, высоко, было маленькое оконце, в которое смотрели две белые звезды. Пахло морем и мокрыми береговыми камнями — совсем не так, как обычно пахнет в подвалах. Алёшка зажмурился и сразу представил, что лежит он среди скал, у самой воды. «А маленьким кораблям кажется, наверно, что они стоят в гавани», — подумал Алёшка.
Вернулся Хранитель. Он принёс и поставил на стол модель клипера. Алёшка благодарно улыбнулся.
— Послушай, — сказал Хранитель. — А ты уверен, что у Маши ему будет лучше, чем в музее? Здесь он среди кораблей. Свой среди своих. Днём сюда приходят сотни мальчишек и моряков. Они радовались бы, глядя на него… А Маша будет радоваться? Будет его любить?
— Будет.
— Ты уверен, что не ошибся?
— Я уверен.
— Ну, спи…
Глава тринадцатая
Солнечный луч был тёплый и пушистый, как котёнок. Он прыгнул в оконце и разбудил Алёшку.
Хранителя не было. В углу стучали корабельные часы с медным ободком. Стрелки показывали семь.
Алёшка вскочил. Клипер стоял на столе. Рядом лежал Алёшкин Зелёный Билет. Красным карандашом, твёрдыми буквами было написано на краю билета — «ЖЕЛАЮ УДАЧИ».
«Спасибо», — подумал Алёшка.
Тут же лежала половинка батона, стоял на плитке тёплый чайник. Но есть не хотелось. Алёшка взял клипер и по длинному, уходящему вверх коридору вышел на улицу.
Улица лежала в тени. Она была старинная и такая узкая, что небо вверху казалось щелью. В этой синей неровной щели между острыми треугольниками крыш пролетали жёлтые облака. Очень маленькие и быстрые.
«Значит, вверху есть ветер, — подумал Алёшка. — Но почему облака летят в разные стороны, одни туда, другие сюда, третьи вообще неизвестно куда?»
Небольшой ветерок пробежал и по улице. Паруса у клипера надулись, и он потянулся вперёд, будто улететь хотел. Но Алёшка держал кораблик аккуратно и прочно.
Он шагал мимо серых и розовых домов, мимо крылатых каменных львов, под скрипучими жестяными вывесками и старыми фонарями. Вспомнил Алёшка, что не спросил у Хранителя, как пройти на станцию, но не стал жалеть об этом. До сих пор дорога сама приводила его куда надо.
Улица была извилистая: за поворотом опять поворот, и всё дома, дома… И вдруг Алёшке показалось, что синяя щель неба упала до земли и надвое расколола город. Это в конце улицы сверкнуло море.
Алёшка вздрогнул, постоял секунду и рванулся навстречу синему блеску. Паруса кораблика надулись в другую сторону, прижались к мачтам от встречного воздуха.
Алёшка думал, что улица сразу приведёт его на берег. Но когда кончились дома, между ними и морем Легла площадь.
На площади стояли башни.
И Алёшка опять остановился. Ну, представьте себе такую картину: вверху громадное синее небо, впереди громадное синее море, у моря широкая-широкая площадь, а на площади — башни, будто собранные из сказок и морских романов.
Они были очень разные: из серых глыб, из оранжевых кирпичей и даже из белого мрамора. Одни — глухие и суровые, как крепости, другие — праздничные, будто дворцы. То с зубцами наверху, то с острыми крышами, шпилями и флюгерами, с балконами и узорными окнами. А некоторые из них были просто большие маячные башни. Вокруг одной из них от земли до самого верха винтом взбегала лестница с трубчатыми медными перилами. На верхней площадке башни стояла корабельная мачта.
Алёшка так загляделся, что даже забыл про море. Он тихо пошёл по площади и был, как Гулливер, попавший в страну великанов. Великаны спали. На площади лежала тишина, только Алёшкины шаги щёлкали по плитам ракушечника да шумело море.
Квадратные плиты устилали площадь. В трещинах росла трава. Разная трава, но больше всего — жёсткие высокие кустики с мелкими розовыми цветами. Башни стояли далеко друг от друга, каждая сама по себе. Алёшка, запрокинув голову, обходил их одну за другой, и казалось, что башни чуть качаются. Блестели вверху линзы маячных фонарей, чернело кружево антенн и полоскались на ветру пёстрые сигнальные флаги. В разные стороны, пересекая друг другу путь, бежали облака. А внизу ветра не было. Только всё громче делался набегающий шум.
И Алёшка увидел, что близко подошёл к морю.
Крупные волны бежали к берегу — белые гривы на синих гребнях. Берег был низкий, и площадь лежала почти вровень с морем. Плиты с незаметным уклоном уходили в воду. Волны накатывались на них и разбегались далеко по площади. У могучих фундаментов башен, у маленьких дубовых дверей в каменных нишах закипали водовороты. Потом вода нехотя отступала — вся в длинных полосах угасающей пены. Водоросли застревали в трещинах плит, а принесённые на площадь крабы торопились назад, за убегающей водой.
Алёшка пошел по мокрому ракушечнику — навстречу морю, и накатившаяся волна залила его сандалии, замочила брюки. «Надо бы подвернуть штаны», — подумал Алёшка. Но не стал. Пришлось бы выпустить из ладоней клипер, а его могло унести водой.
Ближе всех к морю стояла серая башня-маяк. У неё было высокое крыльцо с перилами, похожими на поручни капитанского мостика. Худенький загорелый мальчик в красных плавках вышел на крыльцо. Он весело сощурился на солнце и с верхней ступеньки прыгнул на плиты. Волна тут же залила его ноги до колен. Потом она отбежала, а мальчик засмеялся и, шлёпая босыми ногами по камням, пошёл туда, где стоял Алёшка.
Сначала он не видел Алёшку. А потом заметил, остановился, стал серьёзным и подошёл ближе. Глядя то на кораблик, то Алёшке в лицо, он медленно сказал:
— Какой красивый…
Это он не с завистью сказал, а будто спрашивал Алёшку: «Ты рад, что у тебя такой замечательный кораблик?»
— Да, — сказал Алёшка. — Он всем нравится. Это клипер.
— Я знаю. Мне дедушка обещал сделать клипер, да всё некогда ему. Ну, я попрошу, чтобы поторопился.
Мальчик был ростом Алёшке до плеча, но не казался маленьким. Он был, видимо, смелый и весёлый мальчишка.
— А кто твой дедушка? — спросил Алёшка. — Моряк?
— Он исследователь полуночного норд-веста.
— Хорошая работа, — с уважением сказал Алёшка. — И вы с дедушкой живёте в этой башне?
— Дедушка живёт. А я прихожу к нему в гости. И ночую у него, когда хочу. Мы вместе встречаем ветер.
Он глянул на Алёшку глазами, в которых отражалось море (ведь оно было рядом), и доверительно сказал:
— Знаешь, наш ветер совсем ручной. Где-то далеко он бури закручивает, а к нам прилетает добрый и спокойный…
— А что в других башнях? Там тоже исследователи живут?
Конечно. Ведь у каждого свой ветер.
Всё интереснее делалось Алёшке, и он даже забыл. Что надо спешить на вокзал. Он смотрел то на мальчика, то на башни и думал: «Так вот почему город называется Ветрогорск…» Но многое ему было непонятно.
— А как же… — начал он. — Ветры ведь разные. Они же прилетают со всех сторон. Разве они не сталкиваются над площадью?
Мальчик рассмеялся, но не обидно.
— Я сразу подумал, что ты нездешний. Потому что не знаешь. Ветры не сталкиваются. Видишь, у всех башен разная высота. И у каждого ветра своя высота, они её знают. Ну, понимаешь, они, как самолёты во время рейса. Каждый летит на своём уровне.
Он поднял прямые коричневые ладошки и плавно провёл одну над другой.
— Вот так…
И сразу же, будто толчок какой, вспомнил Алёшка Лётчика.
Но тут под ноги опять подкатила волна. Алёшка и мальчик отбежали подальше.
— Один раз меня краб за ногу тяпнул, — сказал мальчик. — Boт такой большущий… Можно я подержу клипер?
— Подержи.
Мальчик взял его, покачал в ладонях.
— Совсем лёгонький. Его любой ветерок помчит.
— Да, — согласился Алёшка. — Только здесь совсем нет никакого ветра.
— Ветер вверху, — объяснил мальчик, и они взглянули в небо. Алёшка сказал:
— Теперь я понимаю, почему облака над вашим городом бегут сразу во все стороны.
Мальчик отдал клипер и, весело глядя Алёшке в лицо, признался:
— Мы с ребятами один раз устроили шуточку… Забрались на башню зимнего пассата и подняли антенну на такую же высоту, как флюгер на башне сирокко. Что было-о!.. Сирокко и пассат слетелись да ка-ак сцепились! Ну, как тигры. У пассата характер вообще-то нормальный, но сирокко — отчаянный злюка… Тут и началось! На море смерч, над городом гроза, с крыш листы летят, калитки хлопают… В школе нам потом здорово влетело от завуча…
— С завучами лучше не шутить, — сказал Алёшка. — Им ведь ни до каких ветров дела нет, был бы порядок.
— Конечно, — рассеянно откликнулся мальчик и глянул на Алёшку нерешительно. — А знаешь что? Ну, если только ты хочешь… Я ведь не знаю, интересно тебе или нет… Если тебе хочется, можно сегодня ночью встретить наш норд-вест. Ты не думай, дедушка разрешит, он добрый. Знаешь, что он придумал? Он приделал к окну старую водосточную трубу. Ветер влетает в окно, забирается в трубу и сразу начинает петь. Ему там нравится. Он поёт всякие песни, которые слышал в разных странах… Хочешь послушать?
— Я очень хочу, — сказал Алёшка. — Очень-очень. Но я не могу. У меня важное дело, и сейчас мне обязательно надо идти на вокзал. А потом ехать… Ты не знаешь, как добраться до вокзала?
Мальчик ответил:
— До вокзала? Знаю. Вот за той острой башней начинается переулок. Он как раз и ведёт к вокзалу.
— Ну, тогда… прощай.
— Прощай, — сказал мальчик. Он постоял ещё чуть-чуть, качнул головой и пошёл по мокрым плитам в море. Когда вода ему докатила уже до пояса, он обернулся, махнул Алёшке рукой, потом прыгнул в волны и поплыл навстречу белым гребням.
— Да, — сказал Алёшка, — жалко. Ну, ничего…
Он вышел с площади в переулок и по нему добрался до вокзала.
Вокзал был маленький и уютный: кирпичный домик с жестяными кораблями на башенках, круглые часы с розой ветров на циферблате. В справочном бюро Алёшка узнал, что его поезд придёт через сорок минут. Он вышел на перрон и стал ждать.
Небо сделалось пасмурным, в станционном садике вздрагивали тополя. Это душный береговой ветер гнал к морю грозу.
На перроне было всего несколько пассажиров. К Алёшке подошёл пожилой моряк с квадратной золотой петлей и полосками на рукаве. Поглядел на клипер, на Алёшку, вздохнул почему-то и спросил:
— Твой?
Алёшка кивнул.
— Старинная работа, — сказал моряк. — Я о такой модели с детства мечтал.
Алёшке стало неловко, будто он в чём-то виноват перед моряком. А тот потоптался рядом и смущённо проговорил:
— Слушай, мальчик… Он тебе очень нужен, этот фрегат?
— Конечно! — удивлённо сказал Алёшка.
Моряк опять вздохнул.
— Я знаю, деньги за такую вещь смешно предлагать. Но у меня есть штурвал красного дерева. С английского капера «Ведьма». И бронзовые часы из кают-компании парового корвета «Рюрик». Может, поменялись бы, а? У меня эти вещи Корабельный музей со слезами выпрашивал…
— Понимаете, я никак не могу, — сказал Алёшка. — Модель уже почти не моя. Это подарок для одного человека.
— Да? Жаль…
Моряк постоял ещё минуту и отошёл.
Гроза была совсем близко. Загорались молнии, трахал за деревьями гром. На перрон ворвались и промчались вдоль путей пыльные спиральные вихри.
Неспокойно было Алёшке. Словно что-то важное забыл он, и если не вспомнит — может случиться беда.
Но какая?
Ведь всё у него хорошо. Клипер в руках, поезд скоро придёт. Откуда тревога?
Ветер крутил жестяные кораблики на башенках вокзала. Алёшка посмотрел на эти башенки и вспомнил большие башни на площади у моря. Вспомнил башню полуночного норд-веста. Загорелого мальчика, который звал его встречать ветер… А ведь мальчишка-то уплыл в море!
А ветер — с берега!
Если мальчик не успел вернуться? Разве он выплывет сейчас против ветра и волны?
В каждом человеке сидит словно кто-то другой, подсказывающий успокоительные мысли. Этот «другой» сразу зашептал: «Почему ты думаешь, что он не успел? Почему ты решил, что он не выплывет? Он прекрасный пловец. А чем ты можешь помочь? Ты сам-то едва-едва переплываешь речку Рябиновку…»
Эти мысли задержали Алёшку на четверть минуты. Потом он подскочил к пожилому моряку и протянул ему клипер.
— Пожалуйста, подержите немножко! Я сейчас вернусь!
И побежал.
Ветер подталкивал его, а крупные капли лупили в спину, как пули. Вот и конец переулка, вот и площадь!
Серое море кипит барашками. Башни, башни… Гранитная башня-маяк, в котором живёт исследователь полуночного норд-веста. Надо забарабанить в дверь, позвать старика, сказать о мальчишке. Может быть, рядом есть лодка или катер?
Алёшка подлетел к высокому крыльцу… Там у медных поручней стояли косматый седой старик и знакомый мальчик.
Мальчишка кутался в большую морскую куртку и что-то весело говорил деду.
Алёшка остановился и от радости начал дышать так шумно, что его сразу заметили.
— Ты пришёл к нам? — обрадовался мальчик.
— Я на минутку, — сказал Алёшка. — Просто так забежал. По пути…
— Оно и видно, что по пути, — с усмешкой сказал косматый старик. Он, видимо, о чём-то догадался…
Было неловко стоять и молчать. И убежать сразу — тоже нехорошо. Алёшка сказал:
— Я хотел узнать. У вас в башне есть радио? Чтобы с кем-нибудь переговариваться.
— Есть передатчик, — сказал дед. — А как же.
— А вы сможете связаться с каким-нибудь самолётом? — спросил Алёшка и подумал: «Хорошо бы узнать, добрался ли до Антона кот».
— С каким самолётом? — поинтересовался старик.
— Есть такой Лётчик для Особых Поручений…
— Я знаю, — сказал старик. — Но у лётчика Тополькова в самолёте нет радио.
— Как же так? А если надо передать что-то важное, как быть?
— Как быть… Люди говорят, что этот парнишка сам как приёмник. Сердцем чует, где он нужен. И летит.
— Понятно, — сказал Алёшка. — До свиданья. Мне пора.
Ветер утих. Гроза слегка задела город крылом и ушла в море. На каменных плитах темнели следы редких капель, похожие на разбившиеся звёзды. В расщелине между плитами Алёшка заметил небольшую круглую раковину. Снаружи она была серая и бугристая, а внутри розовая. Алёшка положил раковину в карман и побежал на вокзал.
— Ну, приятель, устроил ты мне пять минут переживаний. Вот-вот поезд подойдёт, а тебя нет. Куда бы я делся с твоим кораблём?
— Спасибо, — проговорил запыхавшийся Алёшка. — Понимаете, было очень важное дело.
Подошёл поезд. Алёшка забрался в вагон и устроился в мягком кресле у окна.
Замелькали кусты, последний раз показалось за домами море.
«Вот и сказке конец, — подумал Алёшка. — Странная сказка: ни опасностей, ни препятствий. Всё как по маслу. Разве так бывает?» Эта мысль даже встревожила его. Но плавный ход поезда стал убаюкивать Алёшку, и он уснул.
Глава четырнадцатая
Когда Алёшка проснулся, за окнами мелькали знакомые места: привокзальные улицы, водокачка, мост. И через три минуты поезд встал у перрона.
Вокзальные часы показывали без двадцати три. «К Маше успею, — подумал Алёшка. — А домой забежать — ни за что».
Над улицей недавно прокатился короткий дождик. Небо уже прояснилось, и солнце жарило, но лужи на асфальте еще не высохли. В одну лужу Алёшка погляделся, как в зеркало.
Тётя Даша сказала бы: «Боже, что за вид! Ты похож на беспризорника». Рубашка была мятая, пуговица у ворота оторвалась, брюки — будто крокодил жевал, и внизу на них — белые разводы морской соли.
Алёшка весело подумал: «Ну и пусть!»
Зато в руках у него блестящий стремительный клипер с празднично белыми парусами — лучший подарок для девочки Маши, которая наверняка мечтает стать капитаном. И везёт он этот подарок из далёкого и чудесного путешествия. А путешественники, когда возвращаются, не похожи на юных скрипачей в белых рубашках с бантиками.
Алёшка шлёпал по солнечным лужам, спешил к Машиному дому, и было ему хорошо.
По лестнице Алёшка взбежал к Машиной двери.
За дверью слышались голоса и пиликала скрипка.
«Опоздал? Ну, не беда, чуть-чуть…»
Ему не хотелось так сразу, при всех, отдавать Маше клипер. Хотел Алёшка, чтобы они стояли вдвоём, и он протянул бы ей кораблик, а она медленно взяла бы его и тихо сказала: «Ой, Алёшка… Ой, какое чудо. Спасибо».
Алёшка оглянулся. В стене был шкафчик для пожарного крана. Алёшка потянул дверцу — она открылась. Он осторожно поставил в шкафчик модель (места едва хватило) и прикрыл дверцу.
Потом позвонил.
Маша открыла сразу. Весёлая, в каком-то блестящем платье, с красными бусами, будто из ягод костяники. Она обрадовалась:
— Ой, Алёшка! — И удивилась — Ой, какой ты… взъерошенный…
— Здравствуй, — сказал он. — Если бы ты знала, где я был! Я привёз тебе такой подарок!
— Спасибо… Ну, заходи же скорей.
— Подожди.
Он хотел вернуться за корабликом, но тут через Машино плечо увидел в комнате гостей. Двух девчонок с большими бантами, толстого мальчика в клетчатом костюме (мальчик держал скрипку) и — кого бы вы думали? — длинноногого Принца!
И Маша поняла, что он его увидел. И решила, что поэтому он и сказал «подожди».
— Ну, Алёшка, — заговорила она, — Ты не обижайся. Я решила его пригласить, потому что всё-таки мы в одном коллективе.
— Конечно… — шёпотом сказал Алёшка.
— Ты, по-моему, зря на него злишься. Он совсем неплохой. Я думаю, вы должны помириться.
— Я нисколечко на него не злюсь. Вот ни капельки, — равнодушно сказал Алёшка. И он не обманывал: все эти дни он просто не вспоминал про Принца.
— Ну, тогда пойдём. Что же ты?
Алёшка усмехнулся:
— Куда же я такой? Вы вон какие… красивые. А я весь помятый.
— Ну и что… — Маша нерешительно оглянулась на гостей. — А ты, значит, только что приехал? А знаешь что? Ты ведь можешь сбегать домой. Приведёшь себя в порядок. Мы подождём. Ладно?
«Даже не спросила, где я был», — подумал Алёшка. И стало ему не то чтобы грустно, а как-то скучно.
— Ладно, — сказал он. — Я пойду.
— Постой…
«Может быть, спросит»? — обрадовался он.
— А что за подарок ты принёс? Ты не думай, что я жадная. Ты ведь сам сказал. А мне интересно.
Не мог Алёшка сейчас отдать ей клипер. Ну просто руки не поднимались. И он вынул из кармана раковину.
— Вот. Я нашёл её на дальнем берегу. В ней всегда гудит прибой.
— Ой, какая замечательная! У папы есть такая, только поменьше. На письменном столе. Он в неё окурки толкает.
Алёшка тихо сказал:
— Но ты, я думаю, не будешь толкать в неё окурки?
— Ну что ты! Неужели ты думаешь, что я курю?
Я никогда в жизни даже не пробовала. И когда вырасту, не буду, хотя и считается, что девушкам курить — это модно.
«Ну что же это такое? — подумал Алёшка. — Ведь пять минут назад всё было так хорошо…»
— Маша…
— Что?
— Послушай. Там такой берег… Такие плиты громадные, у самых волн. По ним ползают крабы. И раковины лежат в траве. И башни стоят. У самого моря…
— Это где? В Сочи? Мы с мамой и папой в этом году обязательно поедем.
— Нет, это не в Сочи… А ты слушала когда-нибудь, как шумит море в раковине? Ну, в той, что у отца?
— Я хотела. Папа не дал. Он говорит, что в ней просто всякий посторонний шум отражается, а насчёт моря — это всё сказки.
«Что твой папа понимает в сказках?» — подумал Алёшка. И сказал:
— Я пошёл.
— А ты придёшь?
— Я постараюсь.
— Нет, ты дай слово, что придёшь.
— Ну… честное слово. Если ничего не случится.
Он опустился до нижней площадки, подождал, когда Маша закроет дверь, на цыпочках взбежал опять и достал из шкафчика клипер.
Потом Алёшка пошёл домой.
— Боже! Что за вид! — сказала тётя Даша, когда встретила его на пороге. — На кого ты похож! Чем ты занимался на даче у своего приятеля?
— Мы играли. Лазали по деревьям. Гоняли футбол. Спали на сеновале.
— С ума сойти! И неужели нельзя при этом выглядеть прилично?
— Сейчас буду выглядеть, — пообещал Алёшка и пошёл переодеваться.
— А я обед разогрею, — сказала тётя Даша вслед.
— Не надо. Я сейчас пойду на день рожденья. Там будут кормить пирогами и тортом.
Алёшка поставил на подоконник модель и достал матросский костюм. Сейчас Алёшку не заботило, годится ли эта одежда, чтобы идти в гости. Якоря и синий воротник напоминали ему о ветрах над башнями, о блеске моря — и это было самое главное.
Костюм был помят (ведь Алёшка лазил в нём на тополь за Кузей). Пришлось включить утюг и гладить. Потом Алёшка взял у тёти Даши жёлтые нитки и накрепко пришил к рукаву полуоторванный якорь. Он всё делал не торопясь. И почти машинально. А думал о другом:
«Всё равно она красивая. И хорошая».
А потом ещё:
«Она же не виновата. Она не видела стадиона с говорящими лошадьми, шелестящих трав, парохода с серебряными звёздами на трубе. Она не была в Ветрогорске и не смотрела на облака над башнями. Она не слышала о Лётчике и его Антарктиде… Она не знает, что такое Дорога».
Так он впервые подумал о своём путешествии: «Дорога».
И с этой секунды начал тихонько звучать Голос Дороги.
С чем его сравнить?
Может быть, это похоже на еле слышный звон гитарной струны. Кто-то щиплет её неторопливо, вспоминает песню. Песня грустная: ведь Дорога кончилась.
Но песня ещё и тревожная. А почему? Ведь Дорога кончилась.
Но пока струна звучит очень тихо, и тревога — маленькая. И тот, кто услышал Голос Дороги впервые, не знает ещё, что звук струны может оборваться, а у горизонта заиграют трубы…
Алёшка натянул штаны и матроску. Костюм был тёплый от утюга и чуть-чуть пах жжёным: Алёшка, задумавшись, подпалил рукав.
Всё, что было в карманах старых брюк, Алёшка перегрузил в карманы костюма — чтобы больше нигде и никогда не попасть впросак, как тогда, перед кассой. Он переложил деньги, ножик, мятый платок. И взял в руки Зелёный Билет.
Билет был уже потёрт, уголки помялись и разлохматились. Но он ещё годился для путешествий. Он был годен ещё (Алёшка взглянул на будильник) целых одиннадцать минут! До четырёх часов.
И отчаянная мысль вспыхнула у Алёшки: вбежать к Маше, схватить её за руку, вытащить на улицу — и помчаться к реке!
Если бежать изо всех сил, можно успеть — успеть до четырёх часов. А ведь пароход обязательно придёт, лишь бы не был просрочен билет!
А на бегу он всё Маше объяснит: про леса, где под каждым деревом сказка, про город, где в каждом переулке — приключения. Про Лётчика, который знает путь в волшебные страны…
А Маша побежит?
Будто наяву он услышал Машин голос:
«Ой, Алёшка! Ведь неудобно. У меня же гости».
«Ну и пусть! Они и без тебя съедят пирог».
«Что ты! Ведь я их пригласила. Так не полагается».
«Но потом будет поздно!!»
«Я всё равно не могу. У меня завтра музыка и бассейн».
Где-то в соседней квартире несколько раз пикнуло радио: четыре часа. Будильник отставал на восемь минут.
Идти в гости не хотелось. И во дворе Алёшка заспорил с собой:
«Ну зачем я пойду? Там и без меня обойдутся».
«Но ты дал слово».
«Я сказал: если ничего не случится».
«А что случилось?»
Однако тут же он почувствовал: случилось.
Хотя ничего особенного: просто потянул ветерок. Приподнял паруса клипера, хлопнул матросским воротником. Алёшка вспомнил, как позавчера утром (неужели позавчера, а не целый год назад?) он так же вышел из подъезда и так же налетел ветер. Весёлый тогда был ветер, он обещал Дорогу, хотя Алёшка ещё и не знал об этом. А сейчас…
Сейчас ветер звал не Алёшку. Он звал кораблик. Паруса надулись, и клипер тянулся из ладоней. Не к Машиному дому — далеко, за ворота…
До сих пор Алёшка считал, что кораблик надо всё-таки подарить Маше. Но сейчас подумал: «А куда она его поставит?»
Может быть, она поставит клипер на полку рядом с аквариумом, где живут ленивые круглые рыбы, которые вывелись в стеклянной банке и никогда не видели даже маленького пруда, а не то что моря. А может быть, на стол, где лежит раковина с торчащими окурками?
Как он будет жить там — отважный фрегат, знающий Ветер и Дорогу?
Шёпотом Алёшка сказал:
— Эх ты, Машка-ромашка…
И зашагал на улицу. Он знал, куда идти.
Домик Софьи Александровны ещё больше покосился за эти дни. Угол совсем навис над оврагом. Окна были крест-накрест забиты досками. От размытой завалинки убегало в овраг высохшее русло потока.
По этому руслу Алёшка стал спускаться к ручью. Хватал его за локти репейник, зло кусались колючие травы, глина острыми комками набивалась в сандалии. Но Алёшка поднял над головой кораблик и пробивался вниз без задержки, как пущенный с откоса камень. И наконец оказался на берегу.
Он встал коленями прямо в воду и подтолкнул к середине ручья кораблик.
— Плыви. Ты ведь знаешь путь.
Клипер вздрогнул и побежал в журчащей струе. А у поворота, за кустом смородины, его подхватил ветер.
Алёшка поднялся и сел на корягу — она валялась у воды. Ему стало немного спокойнее: он исправил одну ошибку.
Но как быть с другими ошибками? Ведь он столько наделал их во время путешествия. На каждом перекрёстке, на любой тропинке, во всех переулках Ветрогорска его ждали сказки. Все, кого он встречал (даже кот!), обещали ему приключения. И старик в будке говорил: от непонятных случаев, от загадок не беги, сказка без них не обходится. А он прошёл мимо, не послушался Голоса Дороги.
Этот Голос теперь не давал ему покоя, звенела тревожная струна. Но что мог сделать Алёшка?
«Я не виноват, — сказал он сам себе, — Я же не знал, что неправильно выбрал путь».
«Нет, виноват».
«Почему?»
«А ты не знаешь?»
«Нет!»
«А почему тебя грызёт совесть?»
«Я не знаю… Я ошибся, но от этого никто не пострадал. Мне одному плохо. Да ещё кораблику. Но кораблик я отпустил».
«При чём здесь кораблик…»
«Тогда я не знаю».
«Врёшь».
«Нет!!»
«А Л ё т ч и к?»
Да, Алёшка. А Лётчик? Ты сейчас даже вспомнить боишься, как он сидел у колеса, закутавшись в твою куртку. И вслед смотрел. Ему очень нужен был в полётах постоянный спутник. И не просто спутник. Ты это знал, но повторял одно и то же: «У меня другая дорога».
Только никакой дорогой, даже самой правильной, нельзя проходить мимо того, кому нужен друг. А ты…
«А я послал ему вместо себя бродячего кота», — горько подумал Алёшка. И в досаде трахнул себя кулаком по колену. Колено было мокрое, кулак срикошетил и ударился о корягу. Красные капельки выступили на ссадине, и Алёшка вспомнил Машины бусы. Те, что видел на ней недавно. И подумал: «Наверно, всё ещё ждёт, что приду. Ну и пусть. А может, думает, что обиделся из-за Принца?»
Но ведь если бы вообще не было никакого Принца, и если бы Маша встретила Алёшку как героя, и если бы она удивлённо и радостно слушала его рассказ про Дорогу, и если бы как самое большое сокровище взяла в руки кораблик, разве смог бы Алёшка сказать себе: «Всё хорошо»? Ведь в глубине души он всё равно помнил: «Лётчик… Лётчик… Лётчик…»
Что же случилось? Или там, в поле у Ветрогорска, Алёшка выбрал не ту дорогу?
Лётчику нужен был друг. Но не только Лётчику. Алёшке — тоже. Смелый, весёлый, добрый — маленький лётчик Антошка.
Алёшка встал и сказал себе:
«Я пойду».
«Куда?»
«Пойду. По ручью. Вслед за корабликом. Раз он уплыл — значит, есть Дорога. Я дойду до Ветрогорска, встречу Хранителя и узнаю, как отыскать Лётчика».
Алёшка, не снимая сандалий, зашёл в воду и зашагал вниз по течению. Но скоро ноги стали вязнуть в иле. А потом скрытая под водой проволока зацепила сандалию и оторвала подошву.
Алёшка выбрался из воды и стал пробираться по берегу. Но колючие кусты и ядовитая трава переплелись в такую чащу, что даже неба не стало видно. Только гудели в душном воздухе сытые шмели, да под ногами шастали скользкие лягушки.
Алёшка продрался наверх, на край оврага, и пошёл по кромке откоса. Но тропинку загородил серый косой забор. Алёшка перелез. Дальше были ещё заборы, какие-то гряды, битые стёкла и ржавая колючая проволока.
Алёшка выбрался в переулок. Здесь уже непонятно было, где овраг, где ручей, куда надо идти. Алёшка стоял в раздумье.
«То ли дело с Зелёным Билетом, — вспомнил Алёшка. — Все дороги были открыты. А сейчас любой забор, — , как гора на пути».
Но ведь Зелёный Билет — не один на свете! Почему. Алёшка раньше не догадался? Билет даётся тому, у кого Очень Важное Дело! А разве сейчас у Алёшки оно не важное? В тысячу раз важнее, чем кораблик для Маши! Он ищет друга. Лётчик сказал: «Самая лучшая сказка — когда найдёшь друга». Но ведь Алёшка ещё не нашёл Лётчика. Значит, сказка не окончена.
«Посоветуюсь в справочном бюро у дедушки», — решил Алёшка. И, щёлкая оторванной подошвой, помчался на знакомый перекрёсток.
Сапожная будка была открыта. Но сидел в ней не старичок, а розовощёкий парень. Стучал молотком в посвистывал.
— А где же дедушка? — спросил запыхавшийся Алёшка. — Он здесь работал.
— Привет! Дедушка? Дедушка на пенсию ушёл.
— На пенсию? — глупо повторил Алёшка.
— Угу. А ты его знакомый?
— Знакомый… — тихо сказал Алёшка.
— Ну, не беда. Я тебе не хуже дедушки помогу.
Не успел Алёшка мигнуть, как парень сдёрнул с его ноги сандалию, раз-два — и подмётка оказалась на месте. Как новенькая.
— Вот и всё. Гуляй, не горюй.
— Спасибо, — шёпотом сказал Алёшка. И отошёл.
Но скоро он подумал, что не всё потеряно. Можно добежать до Транспортного Агентства и всё объяснить кассирше. Наверно, она поймёт и выдаст новый Зелёный Билет. И Алёшка побежал опять.
Через дыру в заборе он пролез на стадион. «Если не достану Билета, вернусь сюда и попрошу лошадей, — подумал Алёшка. — Пусть отвезут к тому аэродрому. Они ведь знают все волшебные дороги».
Но лошадей не было. А на трибунах плотники разбивали дощатые скамьи и лесенки. Один из них сказал Алёшке:
— Нечего тут ходить…
Алёшка не оглянулся.
Он пересёк поле, вышел на улицу Полярных Капитанов и заспешил к Агентству.
Агентство было закрыто.
Синюю вывеску сняли и торчком прислонили к стене. На запертых дверях мелом было написано:
РЕМОНТ
Вот и всё.
Что оставалось делать?
Вернуться домой?
Пойти к Маше на день рожденья?
Сесть прямо здесь на штакетник и заплакать?
Алёшка повернулся и зашагал прочь.
Запутанными переулками, мимо старой церкви и нового кинотеатра, он вышел на улицу Дальнюю.
И всё было как раньше. Сначала деревянные домики по краям улицы, потом одинокий дощатый тротуар среди заросших канав. Так же трещали кузнечики и цвели одуванчики в канаве. И разбитые стёкла разбрасывали солнечные вспышки. Шагать бы да радоваться. Но Алёшка знал, что идёт он зря.
Не будет парохода.
А сам он не найдёт и не осилит дорогу на аэродром. И всё-таки Алёшка шёл. Потому что Голос Дороги звучал в нём настойчиво и беспокойно: «А помнишь? А помнишь?..» Сейчас ничего другого и не оставалось — только идти и вспоминать.
Тротуар оборвался, и побежала тропинка. Зашелестела у ног трава, и опять показалось Алёшке, что плывёт он по зелёному морю. И качалось над ним небо с маленькими белыми облаками.
Тропинка тянулась и тянулась. В прошлый раз она показалась Алёшке гораздо короче, а сейчас он шёл больше часа и не видел реки.
«Что случилось? — думал Алёшка. — Дедушка ушёл на пенсию, Транспортное Агентство закрыли на ремонт, но куда девалась река?»
Ему очень хотелось дойти до реки. Отыскать на берегах следы пароходных колёс, постоять в том месте, где упал трап, вспомнить всё, как было. Ведь, когда вспоминаешь о хорошем, делается легче.
Кроме того, Алёшка всё-таки надеялся немного. Вдруг пароход придёт? В сказках бывают всякие чудеса.
Он прошагал ещё не меньше часа. Город едва был виден. Колыхалась кругом трава. И не было реки. «Значит, её не будет совсем», — понял Алёшка.
И тут Алёшке стало так плохо и обидно, что дальше некуда. Он остановился и (будем говорить честно) почти заплакал. Почти — потому что слёзы не упали, а закипели в глазах и каплями повисли на ресницах. Солнце зажгло в них серебряные точки. Алёшка сердито мигнул — сбросил капли с ресниц. Точки погасли. Кроме одной. Одна блестящая звёздочка никак не гасла.
Алёшка моргнул ещё и ещё. Но белая искра горела в вышине. И делалась ярче.
Потом Алёшка услышал стрекот. Это был очень тихий, но отчётливый звук. Он пробился сквозь звон тишины, трескотню кузнечиков и шорохи трав.
У Алёшки ухнуло сердце, как во сне, когда кажется, что падаешь с громадной высоты. Он побежал к этой искре, остановился, побежал опять. Серебристая точка росла, у неё появились узкие стрекозиные крылья.
— Лётчик… — сказал Алёшка ликующим шёпотом.
Самолёт вырастал на глазах, он шёл прямо на Алёшку.
«Как хорошо, что я надел матроску, — мельком подумал Алёшка. — Ведь в зелёной рубашке Лётчик не увидел бы меня среди травы…»
И тут Алёшка очень испугался: а вдруг Лётчик не узнает его!
Тогда он бросился навстречу самолёту, выбрал место, где трава пониже, упал на спину и раскинул руки — буквой «Т».
Сквозь траву и солнце он видел, как с высоты прямо к нему пикирует, почти падает большая узкокрылая птица — самолёт маленького лётчика Антошки Тополькова.
Примечания
1. Единственное, как выяснилось, неканоническое издание повести. Особенности издания: присутствует стих: Раз-два-три-четыре! Сидит Витенька в квартире, Смотрит Витенька в окно, Хочет выйти он давно. Раз-два-три-четыре-пять! Выйди, Мямлик, погулять! Мы тебе сегодня будем Руки-ноги отрывать! в конце отсутствует нелепая фраза про «товарищей» — Лётчик… — сказал Алёшка ликующим шёпотом. (в отличие от традиционного: — Лётчик… — сказал Алёшка ликующим шёпотом.) — Товарищи, это же Летчик! Также присутствуют другие незначительные изменения.(прим. сканировщика)
